Хотя в описаниях «прагматиков» революция не выглядит судьбоносным для них событием, общее для всех инженеров, будь то выходцы из рабочего класса или из интеллигенции, заключается в том, что они воспринимали 1917 или 1928 г. как веху, отделявшую «светлую» эпоху в их жизни от «темной».

С учетом отрицательного опыта детства при царе, означавшего застой, монотонность и бесперспективность, революция и Гражданская война обещали детям рабочих движение, перемены и будущее. Для многих авторов мемуаров события 1917 г. как поворотный пункт имеют столь важное значение в их жизни, что они ведут рассказ о ней со времен Гражданской войны. Матвей Савельевич Смирнов (1902-1988), впоследствии заместитель министра энергетики РСФСР, начинает свое жизнеописание словами: «На фронт гражданской войны я ушел в июне 1919 г. добровольцем. Эти месяцы были, пожалуй, самыми критическими для Южного фронта Красной Армии и для всей страны».

Смирнов подчеркивает тем самым не только то, что лишь после революции для него началась настоящая жизнь, но и то, что интересы советской власти он понимал как свои собственные. Точно такую же позицию можно обнаружить и у Л.И. Логинова: «1918 год был годом тяжелых испытаний советской власти». Логинов, как и многие другие, соединил свою судьбу с советской властью, т. е. связал шанс на избавление от печального прошлого с будущим большевиков. Поначалу он вступил в группу по обучению стрелковому делу, в октябре 1918 г. стал бойцом «продотряда», которые создавались для борьбы с кулачеством, спекулянтами и мешочниками. Дом покинул тайком, так как не хотел видеть слезы матери: «Так закончилось мое детство». Это утверждение имеет двоякий смысл: с одной стороны, Логинов в 16 лет стал взрослым, а с другой — навсегда оставил позади прошлое, все, что пережил в царской России. С учетом этого следует понимать и другое его высказывание: «Самым важным событием в моей жизни… было вступление в марте 1919 г. в ряды партии большевиков».

Почти все инженеры в точности повторяют эти слова. От них, однако, не следует отмахиваться как от пустой фразы, просто нужно толковать их в определенном контексте. Для Логинова вступление в партию подтверждало, что старая жизнь осталась позади. Тем самым он заключил с большевиками пакт, предусматривавший, что он будет сражаться за них, а партия, со своей стороны, позаботится о нем. На данном фундаменте он строил всю свою будущую карьеру В этом смысле вступление в партию действительно стало в его жизни поворотным пунктом.

До революции Логинов сталкивался с трудностями в поисках своего места в жизни, в армии же, где он служил до 1923 г., почувствовал свою востребованность, ощутил, что его воспринимают всерьез. Среди сплошь неграмотных солдат он выделялся умением читать и писать и быстро продвинулся — от политинструктора до комиссара по снабжению стрелковой бригады, затем стал комиссаром. Он участвовал в подавлении крестьянских восстаний в Пензенской губернии, воевал против «банд Антонова, Серова, Сарафанкина и других». В результате он оказался связанным с партией не только на бумаге, но и в известной степени скрепил союз с большевиками кровью.

Н.З. Поздняк также описывает революцию как поворотный момент в своей жизни, правда, не сразу дает ей безоговорочно положительную оценку: «Гражданская война в это время продолжалась. Мы ничего толком не знали о положении в стране. Но нетерпеливо ждали прихода Красной Армии. Зимой 1918-1920 гг. Агайманы были заняты кавалерией Красного казачества под командой В.М. Примакова. Радости не было конца, хотя в моей жизни изменений не произошло». Он проводит различие между политическими переменами, которые однозначно приветствовал, и своим личным положением, которое менялось лишь постепенно, а поначалу даже ухудшилось. Во время Гражданской войны умерли его отец и два брата. Он остался один с младшим братишкой. Братишку принял к себе дядя, враждебно относившийся к самому Поздняку, а последнему пришлось отправиться в Каховку и наняться в батраки. «Кулак», как Поздняк с полным основанием называл своего хозяина Назара Пизныка, заставлял его работать с раннего утра до позднего вечера, бранил и грозил кнутом. Теплую одежду, получаемую от хозяина зимой, надо было отрабатывать летом. Во время голода в начале 1920-х гг. мучитель услал Поздняка в отдаленное и глухое место, но тот, несмотря на снег и лед, сумел вернуться назад. Когда новое правительство урегулировало, наконец, оплату батраков и Поздняк впервые получил в качестве вознаграждения лошадь и мешок зерна, дядя немедленно забрал все это себе

Поздняк то упрекает большевиков за равнодушие к его личной судьбе, то занимается самокритикой: дескать, прежде всего следовало самому научиться вести себя как подобает коммунисту[9]. С одной стороны, он восхищается советской властью: «Октябрьская революция принесла с собой гуманизм: при штурме Зимнего дворца каждая капля крови имела значение для того, чтобы отсрочить победу, если только в результате этого можно было спасти человеческую жизнь». С другой стороны, сетует, что красноармейцев не заботило его положение угнетенного батрака, они даже сами гоняли его с поручениями и заставляли чистить сапоги, когда останавливались в Агайманах. К возмущению Поздняка, «кулаки» сумели скрыть от красноармейцев свои бесчестные поступки. Его хозяин Назар заявил, что взял в дом сироту из любви к ближнему, и добился благодаря этому мягкого отношения к себе солдат. Однако Поздняк не хочет взваливать ответственность за это на большевиков, он пишет: «Наконец установилась Советская власть, но она была занята более важными делами, и мы все еще оставались батраками, глупыми и неопытными».

Наконец, Поздняка, как и Логинова, охватила жажда деятельности. В марте 1920 г. в возрасте 14 лет он вместе с несколькими лошадьми, которых украл у хозяина, присоединился к Литовскому батальону Красной армии. Поздняк участвовал в боях против армии Врангеля под Севастополем, доставлял патроны к линии фронта и вывозил раненых. В результате взрыва его ранило в ногу, и, оставшись на поле боя, он попал в плен к белым. После выздоровления белые заставляли его работать на строительстве оборонительных сооружений, пока ему не удалось бежать. Об отсутствии у него четких ориентиров говорит то обстоятельство, что он не нашел иного выхода, кроме как вернуться к своему «кулаку» и дожидаться лучших времен. По прошествии пяти лет батрачество Поздняка закончилось 1 октября 1924 г.; впервые он получил вознаграждение в советских деньгах. Но внезапно наступившая свобода страшила его: «Я был волен идти куда угодно. Вместе с тем было страшно и беспокойно, так как меня нигде и никто не ждал. Никому я не был нужен».

Поначалу он вновь отправился на рынок рабочей силы в Каховку и провел несколько дней в землянке, не зная, куда податься. Он понятия не имел ни о комсомоле, ни об украинских комитетах бедноты (комнезамах). В конце концов, он опять вернулся в родное село Агарьманы и снял на заработанные деньги комнату у одного крестьянина.