Национализация правящего класса вполне укладывается в парадигму третьего срока Путина. Если элита недостаточно патриотична, это нужно исправить. Нельзя заставить быть патриотами, но можно уничтожить саму возможность быть непатриотами и связывать свою политическую и личную жизнь с другой страной.

То же самое касается коррупции. Мы видим, что бороться с коррупцией 1990-х, 2000-х годов или медведевского периода Путин не стал. И Сердюков гуляет на свободе, и его подруга, и подмосковный прокурор. Но, похоже, была поставлена задача отсечь новое поколение российских политиков от коррупции. Со старыми разбираться не стали, они уже потеряны, а тут неизбежно начнется передел собственности, суды, пересмотр результатов приватизации, и все это может плохо кончиться. А вот новое поколение, молодое, нужно сразу уберечь от коррупции.

Как это сделать? В первую очередь, отсекать чисто юридически и финансово: повышать зарплаты, увеличивать наказание за нарушения при подаче деклараций, запрещать иметь счета и собственность за границей, упирать на то, что дети должны учиться в России, и т. п. И, похоже, практически весь кремлевский истеблишмент во главе с Путиным стал прикладывать очень большие усилия к изменению морали.

Аморально стало быть взяточником. Десять или даже пять лет назад отношение к взяточникам было просто как к людям, которые отлично устроились в жизни: пошел на госслужбу, там такие распилы, такие откаты… Взятка в принципе никогда не считалась в российской общественной морали серьезным преступлением — к ней относились скорее как к смазочному веществу для механизма государственной власти.

Сейчас появляется поколение российских чиновников, для многих из которых госслужба является действительно серьезным делом, полем для карьерного роста, то есть они становятся более европейскими в этом смысле. И попадаться на взятках как-то уже и неудобно. Такая задача была поставлена, ее в свое время сформулировал глава президентской администрации Сергей Иванов: изменить мораль в обществе таким образом, чтобы взятка была делом грязным. И отношение к госслужбе стало меняться — это уже не просто хлебное место, где можно набить карманы и через пару лет уйти оттуда.

Министром обороны стал Сергей Шойгу, появились молодые офицеры, пошли деньги в ВПК. Если раньше ракеты падали и это вызывало смех — мол, чего еще можно ожидать! — то теперь, если ракета падает, это профессиональная трагедия. Люди стараются работать лучше — то есть появились настроения, напоминающие, если угодно, энтузиазм 1930–40-х годов, когда граждане были искренне нацелены на то, чтобы сделать лучше для государства.

Люди должны чувствовать себя комфортно в своей стране. Свой своего узнает не по тому, сколько он зарабатывает, и не по тому, какая в стране политическая система, а по каким-то очень, скажем так, интимным характеристикам. Конкретно — по отношению к тем или иным вещам. К стране, к языку, к религии, к семье, к культуре, да хоть к тем же секс-меньшинствам. Как мы уже говорили, Россия на протяжении последних десятилетий была чрезвычайно несобрана в этом смысле.

Путин как-то раз выразился в том плане, что Россия — крайне запущенная страна. Это та самая разруха в головах, о которой писал Булгаков в «Собачьем сердце». И Путин, судя по всему, пришел к выводу, что невозможно собрать страну, если люди на Урале и Дальнем Востоке, в Сибири и на Кубани, в Нечерноземье и Поволжье думают по-разному и по-разному оценивают одни и те же вещи. Какая бы ни была экономика, какая бы ни была армия, каков бы ни был рейтинг президента — если люди думают по-разному, страна не будет единой. Если житель Владивостока, собираясь отправиться в Москву, говорит «полечу в Россию», — это не единая страна.

Если у страны нет общей исторической памяти — страны нет. Поэтому так важна идея единого учебника, возврат к общей национальной версии истории, которая есть у любой страны, и только Россия в 2000-е годы оказалась исключением из общего правила. У каждой социальной группы было свое понимание истории, свое к ней отношение. Дискуссии шли по принципиальнейшим вещам — к примеру, кем были Ленин и Сталин и как надо относиться к Горбачеву и Ельцину, — при том что в этих вопросах желательно иметь хоть какой-то консенсус, пусть не всеобщий, но все же среди большинства. Ничего этого в свое время не было сделано. Поэтому общие исторические ориентиры, хотя бы в виде концепции, позитивной для России, обязательно должны быть предложены.

Показателен возврат к ценностям, к морали. Надо сказать, что российская мораль всегда была коллективной, соборной, прощенческой, очень по своей сути христианской. Россиянин, в отличие, скажем, от западноевропейца, скорее пожалеет лежащего на улице пьяницу, поможет ему, дотащит до скамейки, а не просто вызовет полицию, чтобы его увезли. Вот такую мораль Путин, судя по всему, намерен возродить.

Люди должны бережно относиться друг к другу — в конце концов, россиян не так много осталось. Хватить гнобить друг друга, убивать, раздражать, сокращать жизнь. Медицина должна быть хорошей не потому, что это «правильно», а потому, что нас мало и надо беречь себя. Именно поэтому Путин неоднократно говорил, что российские солдаты нигде больше не будут гибнуть за чужие интересы. Именно поэтому он борется за повышение рождаемости и увеличение продолжительности жизни. Безусловно, многое тут зависит от экономики, но самоощущение людей, самоощущение страны — очень важный фактор, если даже не первостепенный.

Другое дело, что, когда мы говорим о традиционных ценностях, возникает очень много вопросов. Почему именно эти ценности мы должны считать традиционными? Почему именно этот вид семьи мы должны считать традиционными? Ведь с точки зрения истории семья так сильно трансформировалась в разные периоды и в разных странах, что даже хронологически трудно сказать, существование какого типа семьи является самым длительным в человеческой цивилизации. Не говорим уж про сексуальные меньшинства, которые в разные периоды человеческой истории иногда очень даже были на коне.

Так вот, возникает вопрос, почему именно те ценности, которые Россия собирается отстаивать, нам предлагается считать традиционными, а то, например, что Россия является чемпионом мира по абортам, что тоже противоречит любым библейским постулатам и человеческой морали, никого особо не волнует? Про аборты никто никогда нигде не говорит, и это почему-то вполне вписывается в представления некоторых консервативных депутатов о ценностях семьи: это только спать с чужими мужчинами нельзя, а аборты можно делать хоть каждый год. При том что можно с легкостью привести аргумент в пользу диаметральной позиции: секс на стороне ерунда, а вот убийство ребенка, которого вы делаете, — гораздо более аморальная вещь.

С другой стороны, та же Америка — страна очень религиозная, люди там в массе своей ходят в церковь гораздо чаще, чем россияне, семейные ценности очень сильны, но и там количество разводов и абортов крайне велико. Интересно, кстати, что в России число венчаний почему-то не растет в геометрической прогрессии, что на самом деле тоже вызывает вопрос: вы хотите, чтобы семьей можно было называться только после того, как государство поставит штамп, — а почему не церковь, не Бог? Хотя, конечно, венчание — это совсем другая ответственность.