Плащ взвихрился, правая рука незнакомца высвободилась, поднялась, качнулась. Что-то ударило Скотта сбоку по черепу, он споткнулся и просел на неуклюжих, раскорячившихся ногах. Голову прошила молния, оставив после себя искры в глазах. Тот самый взгляд ненадолго упал на Скотта, потом снова скользнул прочь, в сторону открытой рубки. Незнакомец вошел туда.

Раздались вопли Ночеры и Варда, почти в унисон:

– Это долбаная частная собственность, козлина, что ты…

Внезапно – звенящая тишина влилась в онемевшую голову, туда, где его ударили. Потом – снова крик Варда, с неприкрытым неверием:

– Ты? Что, сука, ты тут делаешь? Какого…

Низкий, слабый кашель – он откуда-то знает этот звук.

И взметнулся крик.

Скотт чувствовал, как от этого звука его поры исходят потом, а по коже от ужаса бежит щекочущий озноб. То же самое было, когда рука Аарона угодила в камнедробилку Дуги Страйкера, – звук полон агонии, ужас повреждения столь серьезного, что из голоса исчезают личные признаки, остается только вопль протеста, который мог издать кто угодно и что угодно.

Кармен!

Скотт дернулся. Панический страх за нее поднял его на колени, потом на ноги. Он чувствовал, как кровь струится по волосам. Споткнулся и почти упал, ухватился за край двери, которая снова начала закрываться. Она задрожала, когда Скотт в нее вцепился, и отъехала назад, опять открывшись полностью. Скотт выпрямился и ввалился внутрь.

Ему хватило времени на один беглый, краткий, как вспышка, взгляд.

Кровь, везде кровь, окрасившая яркими пятнами консоли и стену, нечто, напоминающее пригоршню потрохов, тех, что мясники продают со скидкой, медленно стекало по мониторам. Ночера лежал с неловко повернутой головой и открытыми глазами, крепко прижавшись щекой к плохо выметенному, грязному полу, будто прислушиваясь к шебуршанию крыс внизу. Больше крови, широкая лужа натекла вокруг его туловища, струйки цвета темного вина змеились, прокладывая себе путь в пыли. Над его телом Рен боролась с незнакомцем за какое-то короткоствольное оружие – Скотт связал его со слабым кашляющим звуком, который слышал раньше, это было одно из ружей-гарпунников для отпугивания акул из шкафчика наверху. Шкафчик нужно запирать, он всегда говорил об этом Варду, но…

Вард лежал на спине немного в стороне.

Больше крови, еще больше, этот крупный мужчина корчился и извивался в ней, зажимая – с немым ужасом понял Скотт – грубую красную дыру на месте живота. Искромсанные кишки тянулись веревками, падали клубками на пол и размазывались по пальцам, словно какой-то красный полуфабрикат, в который Вард зачем-то сунул руки. Рот его как зияющий розовый туннель – с виднеющимися коренными зубами и вибрирующим языком, покрытым беловато-желтым налетом, – и крики исторгались из него мерзкими волнами. Глаза впились в стоявшего у дверей Скотта, пригвоздили к месту. Расширившиеся и молящие глаза, безумные от боли, Скотт не понимал, узнает его босс или нет. Он попытался заставить себя броситься в бой, но вместо этого его вырвало так, что чуть кишки не вывернуло. Рвотные массы смешались с кровью Ночеры.

Кармен закричала, отчаянно.

Кашель противоакульего гарпунника.

Снова удар, на этот раз в шею, ниже уха. Он попробовал ухватиться за что-то, хоть за что-нибудь. Пол приближался. Кровь и рвота, тепло и влага на лице, он упал. Скотт попытался закрыть рот или отвернуть голову на чистое место, но не смог. Горячая кислая вонь, вкус – и желудок снова вывернуло, слабо. Ноги согнулись, как у покалеченного насекомого. Лужа красного с желтобелыми вкраплениями поблекла перед глазами. Он поискал в памяти молитву, нашел, но не смог заставить губы шевелиться, мысленно собрал в кучку нужные слова…

Отче наш… избави меня…

И чернота.

К вечеру все новости были плохими.

Генетический след, обнаруженный на борту «Гордости Хоркана», не принадлежал ни одному из расчлененных трупов. Отделить его от прочих оказалось несложно: он включал полный набор изменений, присущих тем, кто был известен под расхожим термином «модификация тринадцать». Или, как сказал Койл, «ебаным мутантам».

Им предстоял розыск.

Секция восстановленных аудио– и видеозаписей в виртуальной модели упорно оставалась наименее заполненной. Там были куцые фрагменты съемки со спутников, которые вообще-то занимались совсем другими делами, и все они были сделаны с большого расстояния. Метеорологический спутник, геосинхронизированный с Гавайями, проявил слабый интерес к рухнувшей в Тихий океан «Гордости Хоркана»; еще оборонные системы ШТК зарегистрировали вторжение, когда корабль находился в верхних слоях атмосферы, но утратили к нему интерес, получив информацию от КОЛИН. «Гордость Хоркана» осуществила сброс реактора в рамках протокола аварийного вхождения в плотные слои атмосферы, оружия на ней не было, сесть она должна была в океан, не причинив никому вреда. Один из оборонных спутников отследил ее предположительную траекторию и тут же вернулся к наблюдению за передвижением войск по Неваде.

На записях никто не пытался покинуть корабль до прибытия спасателей. Не попадалось там и одинокой фигуры, бросающейся прямо в океан. Даже с использованием наисовременнейшей оптики ничего нельзя было сказать однозначно, так что записи оказались совершенно бесполезными.

Им предстоял розыск, но начать было не с чего.

В гостинице Севджи села перекусить с Нортоном, хотя ей не хотелось ни есть, ни разговаривать. Романтичное слабое освещение ресторана воспринималось как темнота, переферийным зрением она вообще почти ничего не видела. Действие сина окончательно прекратилось.

– Ну и как тебе все это? – спросил ее Нортон, пока она вяло ковыряла салат с осьминогом.

– А сам как думаешь?

Это называется дефлексия; термин она вынесла – да, блин, только его и вынесла — из оплаченных департаментом психотерапевтических сессий, когда на нее обрушилось это дерьмо с Итаном и все остальное. Консультант сидел наискосок от нее, мягко улыбаясь, и вот в этой самой приводящей в ярость манере переадресовывал ей каждый вопрос, который она ему задавала. Через некоторое время Севджи стала поступать с ним так же. «Я не смогу помочь вам, если вы не поможете мне» – сказал под конец консультант, и в его успокаивающем, терпеливом голосе зазвучали нотки пробуждающейся злости. Он не понимал главного. Она не хотела, чтобы ей помогали. Она желала разрушений, чтобы все вокруг истекало кровью, алело и орало от боли, чтобы провалилась в тартарары вкрадчивая социальная сдержанность, опутавшая ее, как паутина.

– Николсон, возможно, взбрыкнет, – спокойно проговорил Нортон. – Скажет, что ты сама не знаешь, чего хочешь.

– Ага.

– Осьминог невкусный, что ли?

– Я не голодна.

Нортон вздохнул:

– Знаешь, Сев, если хочешь, можно просто в этом не участвовать. Люди Цая в любом случае не желают, чтобы мы тут были, а копы ШТК будут только рады возможности поиграть мышцами. Если этот мужик не утонул в Тихом океане, он теперь на их земле. Вдобавок он один из тринадцатых, поэтому АГЗООН тоже есть до него дело. Почему бы нам не отступить, и пусть тогда ООН и Штаты Кольца разбираются, кто должен этим заниматься.