— Да, все сложилось не самым благоприятным образом, — согласился Энтони. — Но этот брак можно аннулировать.

Краска бросилась в лицо Шоне. Она поняла, на что намекает брат.

— Нет. Ты не можешь этого сделать. Это невозможно. Я… мы…

Энтони в упор посмотрел на нее.

— Хочешь сказать, этот негодяй овладел тобой?

Шона надменно вскинула голову. Когда она заговорила, в ее голосе звучал вызов.

— Да, — солгала она. — Я стала его женой во всех смыслах и больше тебе не подчиняюсь, Энтони. Теперь я принадлежу ему, хотя он этого и не знает и не менее твоего заслуживает моего презрения. Когда Томас отправится в Англию, я поеду с ним. Как скоро отходит твой корабль, Томас?

— Через неделю. Но капитан…

— Договорись, чтобы меня обязательно взяли на борт, — резко перебила Шона, вознамерившись во что бы то ни стало попасть на корабль, даже если ради этого придется спрятаться. — Это самое меньшее, что ты можешь сделать. Кармелита ужасно расстроится тем, как все обернулось. Она-то точно не станет возражать против моего отъезда.

Шона оказалась права. Кармелита осыпала проклятиями капитана Фитцджеральда за то, что он сумел их перехитрить. Но это ее не остановило. Она намеревалась любой ценой выпроводить золовку с острова.

* * *

Перед самой посадкой Шоны на корабль Энтони спросил, глядя прямо на нее:

— Ты продолжаешь упорствовать в своем решении ехать за ним?

— Да, Энтони.

Он стоял как скала, без намека на эмоции. Его голос, когда он заговорил снова, был холоден и бездушен, словно гуляющий по заброшенному дому ветер.

— Что ж, хорошо. Поступай как знаешь.

Шона заставила себя проглотить комок, неожиданно образовавшийся в горле.

— Я не хотела, чтобы все так случилось. Не мог бы ты…

— Ты приняла это решение, никто тебя не принуждал. Нам больше не о чем говорить.

Так и есть. Отступать она не собиралась.

Лондон

Стоило Шоне сойти с корабля, как ее любовь к Лондону вспыхнула с новой силой. Она прибыла в самый разгар сезона. Наняв экипаж, они с Томасом поехали в район Мейфэр, в городской особняк тети Августы. Шона с головой окунулась во всеобщую атмосферу веселья. На Стрэнде движение было плотным, экипаж едва тащился. Она смотрела из окна. Владельцы магазинов зазывали покупателей, разносчики и уличные торговцы кричали во все горло, расхваливая свой товар, соперничая друг с другом. В экипаж проникали не только звуки, но и запахи, аппетитные ароматы свежеиспеченного хлеба, пирогов, булочек.

— Ты собираешься остаться в Лондоне, Томас?

— Только на короткое время. Я должен вернуться в свой приход в Беркшире. Но не тревожься, моя матушка будет рада принять тебя, пока ситуация с капитаном Фитцджеральдом не прояснится. Ты знаешь, мои родители вели весьма неординарную жизнь. Мы с братьями приняли как должное факт, что они живут, как им хочется, несмотря на неодобрение света. Скоро и ты привыкнешь к этой матушкиной особенности.

Некоторое время Шона молчала, обдумывая это заявление. Энтони, не отличающийся великодушием, презирал тетю за непредсказуемое поведение после смерти мужа и полагал ее совершенно неподходящей компаньонкой для благородной и образованной молодой женщины. Именно поэтому и не разрешал Шоне уехать в Лондон под присмотр Августы.

Войдя в величественный особняк на Аппер-Брук-стрит, они нашли Августу отдыхающей на шезлонге. Ее роскошные темно-рыжие волосы с редкими седыми прядками были перехвачены красной атласной лентой, сочетающейся с бархатным халатом, щедро расшитым золотыми нитями. Халат был распахнут на груди, являя взору платье с оборками и кружевом. Хотя на ее лице прорезались морщинки, верные спутницы возраста, а румянец на щеках был искусно создан с помощью румян, Августа Франклин, безусловно, по-прежнему оставалась красивой женщиной.

Увидев сына, она вскочила и, распахнув объятия, бросилась к нему.

— Мой дорогой мальчик! Вот наконец-то и ты! И Шона тоже! Какой приятный сюрприз.

Не успела Шона опомниться, как Августа, обнимавшая сына, заключила в объятия и ее тоже, окутав ароматом дорогих духов с сильной ноткой мускуса.

— Тетя Августа, — пробормотала Шона, не зная, что еще добавить. Она любила тетушку и всегда чувствовала себя в ее обществе непринужденно. Высший свет закрывал глаза на кричаще яркую одежду и неистовый натиск леди Франклин, поскольку при всем при этом она являлась очень душевным и приятным человеком.

Отступив на шаг, Августа окинула Шону любящим взглядом.

— Подумать только, как ты выросла! Уже больше не та худощавая школьница, которая, бывало, приезжала ко мне на каникулы. Боюсь, теперь ты вскружишь голову не одному джентльмену. Как же подло поступал твой брат, не разрешая пожить со мной раньше. Чего стоят его глупые обвинения, будто я плохо повлияю на юную девушку! Но он, похоже, одумался. Как славно мы с тобой теперь повеселимся!

— Не стоит торопиться, матушка, — вмешался Томас, удобно устраиваясь в большом кресле. — Наша дорогая Шона теперь замужняя женщина. По некоторым сложным причинам, которые мы объясним вам позднее, она приехала сюда в надежде воссоединиться с мужем.

Августа выразила удивление и восторг и настояла на том, чтобы ей сообщили имя джентльмена. Однако, узнав, лишь головой покачала. Капитан Фитцджеральд ей незнаком, о его семье она ничего не знала.

— Не беспокойся, — с энтузиазмом заверила она, усаживая Шону рядом с собой на шезлонг, — я скоро это выясню. Ну а ты, Томас? Надеюсь, не собираешься сбежать в Беркшир, не пожив прежде у меня? Я ужасно расстроилась, когда ты неожиданно отплыл в Вирджинию, и очень по тебе скучала.

— В самом деле, матушка? Что-то не припомню вашего расстройства.

— Дорогой, не будь таким занудой. Конечно же я расстроилась. Сердце матери очень хрупкое и ранимое. Может разбиться, когда ребенок покидает отчий дом. Твой старший брат живет со своей женой в Ферндене, Алекс с семьей в Нортумберленде. Мне ненавистна мысль, что ты, мой младшенький, уедешь так далеко. Но я страдала молча.

— Дорогая матушка, вы ничего не делаете молча, — озорно поблескивая глазами, объявил Томас. — Уверен, свои печали вы топили в бесконечной череде светских soirees[1]в компании многочисленных подруг. Куда бы ни отправились, вы всегда пользуетесь большим спросом.

Августа весело рассмеялась, кокетливо глядя на сына. «Восторженная, точно школьница», — подумала Шона.

— Должна признать, этот способ всегда действует безотказно. Какой же ты непослушный мальчишка! Разве можно дразнить маму? Твои братья всегда вели себя очень серьезно, а ты, как и твой дорогой отец, наделен удивительным качеством. Умеешь веселиться и смешить меня. Жаль, тебе не было позволено осуществить мечту стать актером. Отец не желал слышать о столь недостойном ремесле для одного из своих сыновей. У тебя было достаточно времени обдумать то, о чем мы говорили до твоего отъезда. Итак, что ты решил? Оставишь церковь?