— Вы серьезно? — спросил он.

— Минутку, ребята! — резко вмешался чей-то новый голос.

Расталкивая других, вперед выскочил Гордон Уэст, который только что появился из-за угла. Голова у него кружилась от злости. Костюм, хотя и сшитый у лучшего лондонского портного, выглядел так, словно его не утюжили добрых полгода; галстук съехал на сторону. От тревоги и бессонницы глаза запали, и скулы выделились четче.

— Надеюсь, — сказал он, — вы все были сегодня в церкви и понимаете, что я первый имею право драться с ним?

Наступило молчание. Уэст был ниже ростом и легче священника, однако мощь его широких плеч нельзя было сбрасывать со счетов. Кроме того, почти все знали, что романист занимается дзюдо. Мистер Булл расплылся в улыбке.

— Конечно, мистер Уэст, — почти вежливо согласился он. — Кстати… Никто не поверил, будто ваша девушка путается с ним. — Все одобрительно зашептались. — Но все равно…

Уэст в бешенстве скинул пиджак, швырнул его на траву и вперил взгляд в преподобного Джеймса.

— Как вы сами сказали, — негромко заявил он, — выходите драться!

Викарий посмотрел на своего противника.

— Мистер Уэст, — заявил он, — я готов драться с вами, как и с каждым, кто находится сейчас здесь. Но клянусь: я не подниму руки до тех пор, пока не услышу, почему меня назвали лицемером.

И снова отказ викария, а может быть, его кажущееся спокойствие повергло толпу в ярость.

— Как будто сами не знаете! — повторил тот же злобный голос из-за спин остальных.

Тогда вперед вышел кроткий маленький мистер Голдфиш, аптекарь.

— Сегодня утром, сэр, — начал аптекарь дрожащим, но уверенным тоном, — вы с елейным видом подняли руку и поклялись не причинять вреда тем, кто лишился близких, — как вы выразились, — подчеркивая тот факт, что в наши ряды проникла смерть, какой бы причиной она ни была вызвана.

Из тридцати глоток вырвалось зловещее, угрожающее рычание.

— А после ваших слов, мистер Хантер, — продолжал аптекарь, — вам еще хватило наглости посмотреть на Энни Мартин. Вы заметили выражение ее лица, мистер Хантер?

— Энни Мартин? — Викарий изумленно воззрился на говорившего. — А! Сестра мисс Корделии Мартин. Ну и что?

— Ну и что?! — Мясник Тео Булл распалился до такой степени, что сорвал с шеи душивший его воротничок. — Вы ведь не знали, что Корди Мартин убили! О нет!

— Убили?! — повторил викарий, закрывая глаза рукой. — Кто убил ее?

— Вы, — ответил мистер Булл.

Преподобный Джеймс прислонился спиной к серо-черной стене Порохового склада; прямо над его головой тянулся ряд современных окон. Казалось, солнце слепит ему глаза. Хотя он по-прежнему ничего не понимал, ноги у него сделались ватными, колени подгибались, холод сковал сердце.

— Вы не знали, — продолжал громовой голос, — что Корди Мартин из-за вас с ума сходила? Влюблена была, как шестнадцатилетняя девчонка! Повсюду ходила за вами, как будто вы… не знаю кто! И вы, конечно, никогда не поощряли ее, правда? О нет, никогда ничего подобного!

Викарий попытался крикнуть: «Прекратите!» — но слова застряли у него в горле.

Лицо мясника вдруг показалось ему расплывшимся пятном. Странная слабость нарастала. Откуда-то из подсознания выплыли слова: «Всегда найдутся глупые женщины, которые принимают свой интерес к викарию за интерес к церкви. Иногда ты этого даже не заметишь…»

Но реально существующий голос не переставал звучать у него в ушах.

— Не знаю, что вы сделали, задыхаясь, продолжал мистер Булл. — Энни Мартин ничего не скажет, верно? Но она готова поделиться горем с друзьями. Нет дыма без огня. Вот она и получила анонимное письмо. Корди не могла этого вынести и в ту же ночь утопилась. Думаете, хоть один из нас поверил, будто она стала жертвой несчастного случая?

Преподобный Джеймс пошевелил губами, однако ни слова не слетело с них.

— Вам так было удобно, верно? Легко отделались от Корди, и можно крутить любовь с… нет, черт меня побери! Я не назову ее имени, но намекну, что ваша следующая жертва — мисс Бейли!

— И после этого вы утверждаете, — негромко продолжал аптекарь, — что вы не лицемер.

Мясник в наступившей тишине отдувался. Потом развернулся кругом.

— Ладно, мистер Уэст, — заявил он. — Покажите ему ваши заграничные штучки. Особенно мне нравится, как вы разворачиваетесь кругом и рубите ногой по затылку. Всыпьте ему хорошенько, чтобы больше не встал!

Во время разговора Уэст, который успел избавиться от галстука, развязав узел, стоял неподвижно и переводил взгляд с викария на толпу и обратно. Гнев ушел с его лица, хотя челюсти по-прежнему были плотно сжаты. Сделав глубокий вдох, он подошел к преподобному Джеймсу.

Последний, хотя глаза его застыли, инстинктивно и медленно принял боевую стойку и стиснул зубы. Но Уэст не стал нападать на него. Отвернувшись от викария, он обратился к толпе.

— Ребята, — заявил он звонко, — я пальцем его не трону. И никто из вас тоже не тронет.

Эти слова возымели действие метеорита, упавшего в болото. Даже мистер Булл отпрянул. Фред Корди, который прекратил ходить колесом, уселся снова на корточки и молча наблюдал за происходящим.

— Ничего себе! — У мясника, наконец, прорезался голос. — Вы что, спятили?

— Нет. Послушайте меня! Я ничего не знал о том, что случилось с Корделией Мартин…

— Точно, — отозвался чей-то голос, — никто из вас, важных шишек, знать ничего не знал!

— Посмотрите на него! — закричал Уэст, отходя в сторону. — Посмотрите на его лицо!

Все замолчали.

— Если Корделия Мартин и влюбилась в него, — продолжал Уэст, — могу поклясться, что он понятия не имел о ее чувствах! Его вины в том нет. Будь он виновен, он накинулся бы на вас. Пораскиньте мозгами! Разве вы не видите — он до сих пор ничего не понял? Вот еще одна причина, почему я, вы да и все остальные должны оставить его в покое!

Мистер Булл, уже поднявший кулак в подтверждение своих слов и готовый сорваться на крик, медленно опустил руку.

— Да что же с ним такое?

— Он в шоке. Он ничего не видит. Вы это знаете. И еще-еще…

Уэст посмотрел вниз, на траву. Он готов был провалиться сквозь землю от смущения, только бы не произносить банальных и кажущихся глупыми слов, которые, как он понимал, он должен произнести. Но он верил в них всей душой, поскольку они отчасти составляли его кредо, и потому, наконец, заставил себя выговорить:

— Лежачего не бьют.

Прошло секунд десять, прежде чем его слова понемногу начали доходить до остальных, и еще двадцать, прежде чем в толпе все окончательно поняли. Всем вдруг стало жарко в воскресных черных костюмах. Все почувствовали, как сдавили голову шляпы. При упоминании самого сильного из всех неписаных законов гаев у присутствующих сразу испарился, им стало чуть ли не стыдно за свое поведение. Они неловко переминались с ноги на ногу, смотрели в землю или в небо, произносили что-то неразборчивое.