Несмотря на то, что магазины набиты людьми, дороги будто вымерли. Именно поэтому мой дом приближается слишком быстро.

Повернув голову, смотрю на Кира.

Он встречает Новый год дома, с семьей. Я собираюсь сделать то же самое, но мой Новый год, как правило, заканчивается к часу ночи, а потом я вроде как свободна, а Кир… он не предлагал встретиться. То есть… например хоть в два… хоть в три утра. Хоть в четыре. Сама я тоже не предлагала, потому что у нас уже есть кое-какие традиции, и заключаются они в том, что он будто видит все наперед и сам прекрасно знает, что у меня вряд ли есть планы на эту ночь. Такие, которые я не могла бы подвинуть для него. Поэтому, если он не предлагает встретиться в два, три или четыре ночи, значит, ему это не подходит.

Правда в том, что я просто стесняюсь спросить, почему он этого не предлагает.

Я трусливая, но я просто боюсь получить в ответ одну из его шуточек. Из тех, которые аккуратно намекнут мне на то, чтобы я не задавала вопросов, на которые он не хочет отвечать. Это он умеет. Разворачивать меня, когда я лезу не в свое дело. Совсем не в глубине души меня это обижает, ведь он знает, что я не настолько глупая, чтобы этого не заметить. Он хочет, чтобы я усвоила это и запомнила, как новый обязательный материал нашей учебной программы.

Повернув голову, Кир на меня смотрит.

Спрятав от него лицо, смотрю на свои руки. Пытаюсь спрятать заодно и свои мысли, ведь мне нужно переспать с ними и как-то смириться с тем, что мой парень уже не один раз ненавязчиво указал мне на мое место.

Ему нужно ехать куда-то там, чтобы забрать свою бабушку и отвезти ее домой, к родителям. Может Кир не замечал, но говоря о ней, он говорит “бабуля” и произносит он это слово очень ласково.

Пока он достает из багажника пакеты, открываю калитку и вкладываю в пасть Демона сладкую косточку, чтобы он не поднимал шума на всю округу.

В окне вижу огоньки нашей с дедом новогодней ёлки. Они пляшут по крыльцу и по снегу.

Кир проходит во двор, бросив взгляд на мою собаку, которая по привычке рычит, терзая свою вкусняшку.

Зайдя на крыльцо, разворачиваюсь и машу рукой на ступеньки:

— Оставь здесь. Я сама занесу. Спасибо.

Не спуская с меня глаз, Дубцов ставит пакеты на снег.

На нем парка с меховым капюшоном, и он не потрудился его накинуть. В вечернем свете его глаза кажутся черными. Такими черными, что я вижу в них разноцветные блики гирлянд.

Положив руки в карманы дубленки, ботиком вожу по крыльцу, наблюдая за этим процессом.

Не собираюсь ничего говорить. Я умею быть закрытой книгой, чтобы он там не думал.

Медленно поднявшись на две ступеньки, Кир решает на этом не останавливаться. Шагнув на крыльцо, теснит меня к двери и упирается в нее руками, склонившись надо мной так, что наши лица оказываются напротив друг друга.

— Чую запах серы, — говорит с прищуром. — Че с тобой?

Сама я чувствую только его запах. Вся его одежда пахнет так. Я это ни с чем не спутаю. Его тело тоже пахнет убийственно вкусно. От воспоминаний опять бухает в животе.

Не хочу… не хочу сознаваться в том, чего жду от него на самом деле. Того, что он предложит провести Новогоднюю ночь вместе. Где угодно. Ведь она такая длинная, и я могу хоть до утра не являться домой.

Превозмогая безумное желание прижаться носом к его щеке, увожу тему подальше от того, что действительно меня гложет.

— Так мы займемся… ммм… — кусаю губу, подбирая подходящее слово.

По крайней мере этой темы я бояться не хочу, ведь он этого добивался, подсовывая мне под нос те презервативы.

— Чем? — выгибает бровь.

— Тем… — смотрю вверх, на небо и зимние звезды.

— Тем? — строит непонимание. — В скрабл сыграем?

Несмотря на все мои “претензии”, мне становится весело.

— Нет, не то. — Вынув из карманов руки, обнимаю его талию.

— Хм… — тянет, весело посверкивая глазами.

Смеюсь, откинув голову на дверь.

— Тем, тем… — продолжает дурить. — Математикой?

— Геометрией! — выдаю я.

— Проективной? — Его глаза смеются.

— Начертательной!

— Хреново в ней секу…

Любуюсь его лицом.

Черные глаза Дубцова кружат по моему.

— И я… — полушепчу.

Его дыхание замирает.

В потрескивающем от холода воздухе его близость глушится все. Посторонние звуки, запахи, энергию.

Обняв мое лицо холодной ладонью, надавливает большим пальцем на нижнюю губу.

— Я за нас двоих решу, — произносит с выдохом. — Горизонтальная линия, еще одна горизонтальная линия… угол сорок градусов… боишься?

Хочу облизнуть губы, в итоге облизываю кончик его пальца.

Кир отдергивает руку, будто обжегся.

Легонько ударяет кулаком по двери над моей головой, приглушенно рыча:

— Аня, твою мать…

— Ого… — хихикаю в его лицо. — Чую запах серы…

Секунду смотрим друг на друга, а потом его губы накрывают мои.

Требовательно и с напором, но я уже привыкла к его повадкам, поэтому моментально сдаюсь. И это мой урок! Становлюсь такой податливой, какой только могу. Подстраиваюсь, но так, что он сам вынужден под меня подстраиваться, иначе из этого поцелуя получится полная фигня.

Он сдается…

Втянув в себя воздух, обнимает мое лицо ладонями, целуя так тягуче и медленно, что у меня опять, черт возьми, подгибаются колени!

Целует опять и опять…

Я умереть готова, лишь бы он не останавливался.

Кто у нас сейчас главный, уже не понимаю.

Тянусь вверх, обнимая его за шею.

Ладони Кира сжимают мою попу под дубленкой.

Так тесно, что кожа плавится даже через джинсы.

Когда заканчивается воздух, отрываюсь от его губ, делая жадный вдох полной грудью.

В его кармане настойчиво звонит телефон. Звонит уже давно.

Кир кусает мою шею, носом отодвинув ворот водолазки. Всасывает кожу, и я, постанывая, безвольно повисаю на несгибаемых широких плечах.

— Блять… — шепчет, сдавив рукой мою талию и упираясь в дверь свободной ладонью.

— Фу… как некрасиво… — пеняю полупьяно.

— Блять, — повторяет с расстановкой.

Вдохнув у его шеи, разжимаю руки и сползаю пятками на крыльцо.

Это мелочно и все такое, но теперь… теперь я готова отпустить его в Новогоднюю ночь без объяснений и каких-то выяснений. Моя внутренняя обида растворяется в воздухе, пока Дубцов тихо дышит в мою шею, бормоча: