исправно, не в состоянии принести удовлетворение.

А солнце здесь злое, неприветливое. Хотя на календаре всего-то середина апреля и по ночам порой становится довольно зябко, но днём город, закованный в асфальт и бетон, прокаливается сверх всякой меры, становясь совершенно непригодным для жизни. На реку, что ли, сбегать? Да, пожалуй; только лучше подождать, когда спадёт дневная жара и позвать с собой ребят. Если повезёт, то в магазинчике рядом с общежитием можно будет взять пива, но это вряд ли, к вечеру обычно уже всё разбирают. И ладно, и обойдёмся, главное, можно будет погрузить усталое тело в какую ни то, а всё же проточную воду, и наплаваться, наплескаться вдоволь. А потом натянуть рубашку прямо на мокрое тело и так и идти через половину города — а когда вернёмся в общагу, топовалиться на койку, не забыв хорошенько запечатать окно, чтобы не проснуться с утра с отвратительным скрипом на зубах и с бровями и шевелюрой, словно припорошенными серым пеплом.

Пыль… здесь всюду пыль. А что делать? Никто не обещал лёгкой жизни будущим покорителям межзвёздных просторов!

За спиной бодро затарахтело.

— Дима? Ветров?

Я обернулся — пока я гадал насчёт похода на реку, сзади ко мне подкралась жестяная коробка с гайками, именуемая ЛуАз — 969 «Волынь». Незаконнорожденное дитя оборонки, прямой потомок ТПК, «транспортёра переднего края», моторизованной тележки, способной взять на борт кроме водителя, пару носилок или шестерых сидячих раненых, оснащённый полным приводом, лебёдкой и способный, к тому же, плавать, в гражданском варианте превратился в поразительно уродливое средство передвижения, которое и автомобилем-то не у всякого язык повернётся назвать. В крупных городах вроде Москвы или Ленинграда эти угловатые уродцы, похожие на детские педальные машинки, зачем-то увеличенные в несколько раз, попадались нечасто. А вот здесь, в Ленинске, да и на самом Байконуре от них буквально рябило в глазах — эти неприхотливые машинки, выкрашенные в цвет горохового супа, выдавали в личное пользование сотрудникам среднего звена, по большей части, инженерам, занятым непосредственно на космодроме, сборочном заводе и многочисленных вспомогательных службах. При практически полном отсутствии общественного транспорта (здесь его роль играли заморенные служебные ПАЗики, совершавшие рейсы по неопределённому расписанию) это было чуть ли не главное средство передвижения по городу — вместе с многочисленными мотороллерами и велосипедами, на которых не брезговали разъезжать даже иные военные.

— Ты ведь сейчас в общежитие? — Геннадий Борисович перегнулся через боковое сиденье и приоткрыл низкую трапециевидную дверцу. — Давай подвезу, мне как раз в ту сторону.

Идти Димке было всего ничего, квартала три, но отказываться было неловко. Он кивнул — «спасибо, ГенадьБорисыч!» — и забрался в открытый кузов — временный владелец транспортного средства не стал утруждать себя установкой брезентового тента, который всё равно не спасал от вездесущей пыли. Инженер повернул торчащий в жестяной, цвета горохового супа, приборной панели, ключик-крохотульку. Двадцатисемисильная «запорожская» четвёрка знакомо закашляла (у Димкиного отца был горбатый «Запорожец»), звук отразился от голого металла кабины, лёгкий ЛуАзик непринуждённо снялся с места и резво выкатился на проспект.

До общежития доехали меньше, чем за пять минут, и за это время Димка успел изрядно наглотаться пыли. Прощаясь, Геннадий Борисович пожал ему руку и задал неожиданный вопрос.

— Я слышал, ты, вроде, интересовался возможностью распределиться после диплома сюда, на Байконур?

От неожиданности Димка, как раз выбиравшийся из машины, споткнулся, с трудом удержавшись на ногах. Ну да, он говорил о чём-то таком, но только в компании других студентов, и ни в коем случае не «старшим товарищам», вроде аспиранта Алябьева, выполнявшего обязанности куратора их практики. А вот на тебе, Геннадий Борисович откуда-то знает…

— Да ты не переживай, я совсем не против. — инженер, заметив Димкино замешательство ободряюще улыбнулся. — Хотел даже обсудить это с собой, но сейчас совершенно нет времени, тороплюсь. У вашей группы на завтра что намечено, напомни?

— В двенадцать-ноль-ноль семинар по кислородному оборудованию, потом самоподготовка в библиотеке! — С утра нас повезут на космодром, на новый стартовый стол. Потом обед и самоподготовка в библиотеке! — с готовностью отрапортовал Димка.

— Ясно… — Геннадий Борисович сделал пометку в извлечённом из нагрудного кармана рубашки с блокноте. — Новый стартовый стол — это хорошо, это в тему. Вернётесь вы, надо полагать часам к трём, потом обед, ещё часик накинем на библиотеку… Давай сделаем так: когда закончишь со своими делами — сразу не уходи, посиди, что ли в кафетерии, там пирожки вкусные.... Я освобожусь в половину шестого и буду ждать внизу, в холле. Хочу тебя кое с кем познакомить. 

II

Москва, Октябрьский р-н,

ул. Крупской.

15 апреля 1975 г.

Удивительно, но вчерашняя клоунада продолжения не имела. То есть настороженные взгляды одноклассников никуда не делись, но вчерашнего страха (а то и откровенной вражды) в них уже не было. То ли сработала импровизация с «мексиканским танго», то ли свою роль сыграло то, что история была последним, пятым уроком, и после него все двинули по домам — но до учителей эта история не дошла. Пока не дошла, во всяком случае — на этот счёт я не питал иллюзий, кто-то наверняка поделится, да и родителям многие уже рассказали, а те молчать не станут. Но — расследования по горячим следам не случилось, а это уже немало. Что наплести потом, я как-нибудь соображу, не таким бобрам лапшу на уши вешал — и ничего, хавали…

Кулябьев и Черняк ожидаемо держатся от меня подальше. Вообще-то стоило бы закрепить достигнутый успех, наложив заключительный штришок типа «ну что, Олежик, пуговички мама пришила, или сам расстарался? Поди, пальчики все исколол? Ну, так это не страшно, иголка не перо, заживёт…» но по здравому размышлению решил этого не делать. Судя по затравленным взглядам, оба и так дошли до нужной кондиции, и проблемой быть перестали — во всяком случае, на обозримое время. Меня это вполне устраивало, поскольку голова была забита другим — сегодня вторник, а значит — занятие в кружке Юных космонавтов. Так что задерживаться я не стал — как только прозвенел звонок с последнего, пятого урока, со всех ног бросился вниз — и через четверть часа уже отпирал дверь квартиры.

Бритька встретила меня радостным повизгиванием. На кухне, на плите ожидал, распространяя умопомрачительные запахи, закутанный в полотенце чугунок с бабушкиным пловом, золотистым, с истекающими жиром кусками баранины и цельными головками чеснока — живём! Я наложил себе щедрую