К окнам автобуса прилипли мгновенно утратившие смуглость детские лица.

Тепловоз ревёт раненым мамонтом. Скрежещет экстренное торможение… Не успеет.

Из кабины советского «Урала» выскакивает лейтенант, что-то вопит. Горохом на землю скачут два десятка солдат из кузова. Облепляют «пазик», как муравьи толстую вкусную гусеницу, тащат через рельсы.

Тепловоз исходит на крик. Огромная зеленая морда, испуганно таращась круглыми фарами, надвигается неумолимо. Бойцы хрипят, скребя грязными ногтями в цыпках по скользким автобусным бокам.

– Навались! Ещё чутка.

«Пазик» скрипит всем телом и переваливается задними колесами через крайний рельс – в последнюю секунду.

Расшвыривая воздух горячей грохочущей тушей, тепловоз пересекает переезд, протаскивает десяток вагонов и останавливается.

Лейтенант стучит в стекло водителя автобуса кулаком:

– Открой пассажирскую дверь, придурок!

Тот продолжает сидеть прямо и машинально поворачивать ключ зажигания.

– Да он в шоке, товарищ лейтенант. Сейчас, сами откроем.

Веснушчатый полутораметровый рядовой Синичкин бьет коленом между створок автобусной двери, всовывает в образовавшуюся щель ладошки. Ему помогают.

Гармошка со скрипом раздвигается, из автобуса высыпаются ревущие вразнобой монголята. Бойцы подхватывают их на руки, относят в сторону.

Из машин набегают люди – кто матерится, кто нервно хохочет… Дежурный по переезду что-то горячо втолковывает по-монгольски не понимающему его лейтенанту.

Забытый всеми водитель автобуса вновь поворачивает ключ зажигания. Из выхлопной тубы с кашлем вырывается клуб дыма, двигатель заводится. Водитель включает передачу и жмет на газ… Народ шарахается от «пазика» и разноязычно орёт:

– Зогс!

– Стой, идиот!

Автобус сбивает с ног зазевавшегося Синичкина, наезжает на него передним колесом и останавливается.

Пробитое осколками рёбер сердце спотыкается и замолкает.

* * *

Гия Иосифович Лордкипанидзе без стука вошёл в кабинет командующего. Полковников, самую малость задержавшись, поднялся из кресла навстречу.

– Товарищ кандидат в члены Центрального…

– Садитесь, генерал, и давайте без церемоний. Одно дело делаем.

Командарм, не удержавшись, скептически хмыкнул. Гость сделал вид, что не заметил, и продолжил разговор.

– Что вы можете сказать про вашего члена военного совета?

– Хм, в каком это смысле? Член как член. Обыкновенный.

– Ну, вы не замечали за ним раньше шовинистических настроений?

– Каких-каких настроений?

– Генерал, ваш подчиненный неуважительно отзывается о наших монгольских друзьях. Я с ним сегодня…

Московский гость подробно пересказывал последний разговор с Рябинкиным, генерал рассеянно кивал головой, ковыряясь карандашом в ухе. Вдруг он напрягся и переспросил:

– Как вы сказали, Гия Иосифович? Ночью, двое на помойке, в советской военной форме?

И, не слушая ответа, схватил телефонную трубку.

– Коменданта гарнизона, мухой… Полковник! Ну-ка, скажи мне, а генеральскую пятиэтажку твои патрули проверяли? Да, в которой высший комсостав живёт. Что значит – не хотели беспокоить?! Вот прямо сейчас, бегом, проверьте чердак и подвал… Да мне похер, что у тебя людей нет – сам посмотришь, не развалишься! Доклад через тридцать минут!

Грохнул трубкой и расплылся в счастливой улыбке.

– Дорогой Гия Иосифович, сдаётся мне, что вы нам очень помогли! Коньячку?

– Кхм. Ну-у-у, в этом ничего удивительного нет – для того и служат центральные партийные органы, чтобы вдохновлять, так сказать, и помогать. Не откажусь от коньячка.

* * *

Акт вскрытия трупа патологоанатом принёс утром, гроб в ремонтной роте сделали быстро. Для сопровождения тела погибшего при исполнении интернационального долга рядового Синичкина выделили двух сержантов-земляков из его батальона, тоже уроженцев Липецкой области…

Старшим назначили прапорщика Володю, только что изгнанного из генеральских холуёв – вот пусть растрясет брюхо. «Груз двести» сопровождать – это тебе не начальствующее тело возить, приятного мало…

Санитарный «уазик» – «буханка» выехал рано утром с печальным грузом по маршруту Дархан – Улан-Батор. После ночевки на армейской пересылке гроб надлежало погрузить в иркутский поезд, а там уже – пересадка и путь домой.

Последний путь. Досрочный дембель…

* * *

Сельское кладбище. Ржавые покосившиеся оградки. Поющий не к месту жаворонок. Районный военный комиссар принёс с собой шесть холостых патронов для «макарова», и вдвоём с прапорщиком они вразнобой исполнили троекратный залп над могилой в уплату последнего долга перед солдатом. Жаворонок испуганно замолчал…

Мать Синичкина, нестарая ещё, но какая-то нелепая и сутулая, не ругалась и не плакала. Когда Володя передал ей посмертную награду сына, монгольскую медаль «Боевое содружество», начала часто кланяться и благодарить…

От этого стало ещё тоскливее.

Младший братишка Синичкина, такой же худющий и веснушчатый и по малолетству не понявший смысл происходящего, подергал прапорщика за штанину:

– Дяденька военный, а можно, я этот значок буду носить, пока брат из армии не вернулся?

Володя отвинтил от кителя знак «Гвардия» и протянул пацанёнку:

– На, дарю. Своё носи.

– Ух ты! Этот даже красивше…

Ветер едва шевелил ленты на убогом похоронном венке из пластмассовых цветов.

* * *

Ромка и Сергей, прятавшиеся неделю в подвале «генеральского» дома, получили по два года дисциплинарного батальона.

Пилот вертолёта Ми-24 был срочно переведен в Союз и уже там уволен в запас без пенсии, по служебному несоответствию.

Власти новой Монголии включили Шугэл Билуу в реестр национальных природных и исторических памятников. Сейчас там не протолкнуться от китайских туристов.

По предложению представителя Военного отдела ЦК КПСС член военного совета 39-й армии генерал Рябинкин был отстранен от должности и через полгода ушел в отставку. Теперь он – глава русского национального союза в большом сибирском городе, пылкий оратор и публицист. Замечена за ним одна странная особенность – жутко не любит, когда при нем свистят.

Его бывший водитель, Владимир, служит послушником в маленьком подмосковном монастыре.

Последний эшелон с советскими войсками ушел из Монголии в сентябре 1992 года.

Через год после похорон военкомат установил на могиле Синичкина скромный памятник. Он так и стоит – покосившийся черный конус с облупленной красной звездой из жести.