Девушка долго шла вдоль ручья. Слушала журчание и шорохи. Иногда на голову сыпались чешуйки коры, что-то недовольно каркало и курлыкало в ветвях. Но пока Катрин оставалась здесь самой большой и страшной. Шпионка без особой тревоги подумала о каком-нибудь страдающем бессонницей кабане-секаче. Вот обхрюкается от смеха при виде пары несчастных ножичков…

Ручей стал шире. Катрин постояла, задрав голому. Луна казалась еще огромнее, ух как раздобрела средь звездного сияния. Ветер стих. Вода ручья выглядела густой и тяжелой, как ртуть. Девушка туже перетянула платком лоб. Особо назойливый комар зудел и норовил забиться в ухо. Катрин вздохнула, прогулка выходила на диво бессмысленной. Еще немного вдоль ручья и пора будет поворачивать к лагерю…

Темная тень, неслышно взмахивая крыльями, промелькнула над головой. Великовата для совы. Катрин брела по едва заметному намеку на тропку. Кто по таким тропам гуляет, девушка догадаться и не пыталась. Уж явно не копытные. Четких следов ни днем, ни тем более ночью разглядеть не удалось. Даже и не нагадил никто. Значит, уж точно не люди здесь прогуливаются…

Ручей растворился в маленьком озерце. Донеслись всплески. Катрин насторожилась и присела за куст. Озерцо впереди пересекала ровная невысокая запруда. По ней деловито сновали приземистые шустрые существа. Кажется, таскали что-то. Один толстячок запнулся, с плеском плюхнулся в воду, тут же выкарабкался обратно, принялся раздраженно отряхиваться.

«Бобры. Помнится, они должны быть жирные и на вкус недурные. Особенно хвосты. Вернуться сюда утром с луком? Или не терять время?». Катрин напрягала зрение, но ничего, кроме напряженной суеты, разглядеть не смогла.

— Это не бобры.

Хватаясь за нож, Катрин развернулась к тихому голосу за спиной. Глаза никак не могли поймать и удержать в фокусе фигуру, появившуюся из ниоткуда. Лес пьяно качнулся. Девушка упала на одно колено…

…Все вернулось на место. Земля опять была твердой, лес стоял относительно ровно, звезды замерли, как и положено, в небе над головой.

Катрин выпрямилась. В общем, не очень опозорилась: нож остался в ножнах, вопль тоже удалось удержать.

Перед ней стояла женщина.

— Извини, не хотела пугать, — особого раскаяния в голосе незнакомки не слышалось, исключительно вежливость.

— Ничего страшного. Уж очень я рассеянная. Как-то упустила ваше появление.

Женщина улыбнулась:

— Меня часто не замечают.

Катрин, наконец, справилась с внезапными причудами собственного зрения и теперь видела собеседницу отчетливо, насколько позволяла темнота. Ничего особенного. Средненький рост и возраст. Темное платье. Приятное лицо. Никакими остроконечными ушами, глазами-блюдцами (как, по-видимому, и хвостом) незнакомка не обладала. Кого-то она неуловимо напоминала: то ли французскую актрису, то ли учительницу географии из пятого класса. Учительницу Катрин помнила хорошо, тетенька отличалась абсолютно неестественным для педагога адекватным поведением.

— Как мне вас называть, леди?

Женщина недовольно качнула головой:

— Только не «леди». Я никем не владею. Да и какая разница, как меня называть?

— С моей стороны будет неучтиво не знать имени и титула хозяйки этих мест.

Женщина опять улыбнулась. Взгляд ее оставался прям и безмятежен. Давно на Катрин так не смотрели.

— Ты вежлива. Но в лесу не придают значения словам. Их трудно понять, ими так легко лгать. К тому же не все владеют речью.

— Увы, мне доступны только слова.

— Любому мыслящему доступно больше, чем он желает.

Заумных намеков Катрин не воспринимала с детства.

— Что-то мне нынче и самой смысл многих слов недоступен, — покаянно призналась шпионка.

— Похоже, запасы твоего смирения и вежливости не безграничны, — смех лесной женщины был тих. — Ценишь иные добродетели?

— Я бы сказала — «Каждому свое»,[22]но эта мысль была написана над одними гадкими воротами, — пробормотала Катрин.

— А что еще пишут над воротами в ваших далеких землях?

* * *

Они сидели на берегу ручья. Земля здесь была суха, комары куда-то исчезли. Луна неспешно катилась по темным зубцам над озером.

— Все будет плохо. Возможно, очень плохо, — мрачно повторила Катрин.

— Бывает ли все хорошо? — вздохнула лесная женщина.

Они беседовали долго. Иногда Катрин казалось, что в глубине глаз собеседницы плывет и мерцает живое серебро, совсем как в ручье, но не обманчивый ли это отсвет луны, девушка так и не узнала.

— Будущее легко узнать. Тебе сказать? — хозяйка леса смотрела на ручей.

— Нет, — Катрин передернула плечами. — Я, собственно, и сама в некотором роде прорицать норовлю.

— Ты говоришь об угрозе, но образ ее нам неясен. Говоришь о странных и нелепых, бесполезных, вещах. Так ли ты уверена, что их появление убьет наш мир?

— Я ни в чем не уверена. Не умею читать будущее как в книге. Могу просто сравнивать…

Катрин вновь рассказывала о болезнях и обманчивом благоденствии, о слабых людях, ненавидящих все вокруг, о корректной глупости, возведенной в главную добродетель, о войнах, где люди гибнут густо и бессмысленно…

…Вокруг по-прежнему текла, колыхалась ночь. Пахло молодой окрепшей листвой, лес шуршал и шептался, занятый собственной, совершенно не нуждающейся в чьем-то надзоре, жизнью.

Катрин почувствовала отвращение к себе и своим труднообъяснимым опасениям, к родному тошнотворному миру, оставшемуся так далеко за радугой. Умолкла, чувствуя, что говорить нечего.

— Оставь здесь печаль, — лесная женщина легко тронула ее за плечо. — С нами трудно справиться. Мы будем жить, как хотим. Всегда. Наш мир совсем иной.

Катрин подумала о перьях, томагавках, последнем пути на север…

Собеседница тихонько засмеялась:

— Мы не дикари. Мы — другие. Дарки. Глупое слово, но лучше и не скажешь.

— Вы можете стать совсем… другими.

— Людям с нами не справиться. Да и нет смысла. Все уже поделено и бессмысленно мешать друг другу. Ты способна представить день без прихода ночи?

— На вашем месте я бы никого не пускала в свой дом. Ни днем, ни ночью.

— Кто может решить, пускать гостей или нет? Вы приходите уже сотни лет. Не только люди. Дарки тоже приходят. Наш мир принимает всех, и потомки гостей верят, что здесь их истинный дом. Мы разные. У дарков нет королей, нет лордов. У людей иначе. Разве это повод убивать? Мы слишком разные. И места хватит всем.

— Это ваша земля. Она… здоровая. Жаль, если этот мир начнет умирать.