Оставалось только заручиться согласием самого Зиги…

И, чтобы не откладывать дела в долгий ящик, Агеев набрал номер Турецкого, естественно, заказав Веселовскому очередную кружку. Заслужил мужик. Но пусть и еще послужит…

Александр Борисович не спал и не удивился столь позднему звонку. А спросив откуда и узнав, что из пивного бара, удовлетворенно хмыкнул:

— Молодец, завидую! Какие мысли осенили?.. Да, кстати, нам бы завтра с утра пораньше обсудить кое-что. Тут некоторые сложности появляются. Поэтому, Филя, если не возражаешь, давай встретимся в конторе около девяти.

— Нет проблем. Но сейчас вопрос в другом. Есть возможность подобраться почти вплотную. — И Филипп, поднявшись и кивнув Сигизмунду, что отлучится на минутку, отошел подальше, чтоб художник не слышал его разговора. Придется ведь еще и его уговаривать. И вряд ли это окажется просто.

Агеев вкратце изложил свои соображения, подкрепив их информацией от Веселовского.

Александр Борисович после не самого приятного, по правде говоря, разговора с женой и дочерью по поводу этических соображений в пользу отказа от прослушивания нашел в речах Филиппа неожиданную, но, что важнее, чрезвычайно важную поддержку. Ну, конечно! Это надо сделать обязательно! Это большая удача!.. А как отнесется сам художник?

— А вот это еще вопрос. Но я попробую, на Вячеслава Ивановича сошлюсь, в конце концов. Да и ненадолго операция-то. Я потому и звоню так поздно, что Зига сидит рядом, разговор может быть очень удобным.

— Филя, обеими руками «за»!

— Тогда узнай, когда приходит из Гродно утренний поезд на Белорусский вокзал, я совершенно не в курсе, и перезвони мне. Отсюда и будем танцевать, тогда назначим и время в «Глории».

— Слушаюсь, товарищ капитан! — рассмеялся Турецкий.

Филипп не успел вернуться на свое место, как запел его мобильник.

— Филя, ранний есть около десяти. Гродненский, естественно.

— Ну и отлично, встречаемся в девять. Только не смейся, когда меня увидишь.

— Это почему?

— Так я ж и говорю: увидишь. Пока.

А вот Сигизмунду пришлось объяснять нужду долго и подробно, пока тот не врубился, что его собственная роль в данном случае сведется лишь к тому, чтобы представить Филю вахтерше своим дальним родственником, который недельку поживет в его мастерской, и не больше.

Все-таки он понял, что его характеристика соседа Хлебникова дошла до сознания правоохранительных органов. И, не будучи склочником и кляузником по духу, он тем не менее старался, может быть и в силу своей нетрадиционной ориентации, как можно меньше общаться с неприятными людьми. А Степка как раз и был из неприятных. И если его возьмут в конце концов за причинное место, то польза будет всем. Несмотря на то что сам Сигизмунд за счет соседа расширяться не собирался. Хотя и мог бы, как старожил.

Одним словом, он согласился помочь расследованию. Причем не выпрашивая себе каких-то дивидендов. Но, во избежание возможных дальнейших обострений в доме художников — те же вахтерши там, уборщицы, прочие — Зига все же намекнул, что не возражал бы и против некоторой оплаты услуг. Филя только руками развел: какие разговоры?! Обязательно! Двух мнений нет. Да и вообще, как ситуация подскажет, наверняка еще и какая-нибудь конкретная помощь понадобится, так что об оплате можно не беспокоиться. И о порядке тоже.

На том и завершили разговор, договорившись, что Зига до появления Филиппа дом не покинет. Надо же, чтоб хозяин встретил дорогого родственничка лично! Иначе могут возникнуть подозрения, лишние вопросы.

4

Утром Турецкий, озадаченный несомненно дорогим, но безвкусным «убранством» Агеева, рассказал о своем вчерашнем разговоре с собственным семейством, продолжая при этом окидывать Филю с ног до головы ироническим взглядом. И причина, разумеется, была более чем…

Филипп оделся для выхода с потрясающей воображение роскошью. Ярко-желтые, на толстенной рифленой подошве ботинки явно «забугорного» происхождения, какие были в моде в пятидесятых годах прошлого века, ознаменованных приближением незабываемой «оттепели» и появлением знаменитых московских стиляг. Джинсы на Филе были белыми до голубизны, тесными в коленках, а книзу представляли собой широченный матросский клеш. Пиджак был черного бархата. А сквозь светло-розовую сорочку с шикарным желтым галстуком предательски просвечивали синеватые полоски тельняшки. Два больших желтых чемодана на повизгивающих колесиках, подобранные, очевидно, под цвет ботинок, были подозрительно пустоваты. Но у каждого, известно, свой бизнес, кто возит оттуда сюда, а кто — отсюда туда. Довершали эффект большие, квадратные, на две трети лица, светозащитные очки саламандра. Да, и еще толстенный бумажник заметно оттопыривал внутренний карман пиджака, как раз под кокетливо кудрявым, розовым платочком, букетиком торчащим из левого наружного кармашка.

— Ты плохо спал? — перебил самого себя, наконец, «тактичным» вопросом Александр Борисович.

— Нет, а что? — с таким знакомым «местечковым» акцентом спросил Филипп. — Это ты, наверное, — с ударением на «о» — по поводу одежды?

— Ну, — неуверенно пожал плечами Турецкий, — хотя бы… Ты, кажется, собирался быть там своего рода «невидимкой»? — и не выдержал, расхохотался.

— Не вижу ничего смешного, — словно обиделся Филя. — Вот сейчас, когда ты приглядишься, я надену обычную робу, и ты меня больше вообще не заметишь. То есть я стану маячить у тебя перед носом, но ты отнесешься ко мне, как к мухе, которая мельтешит неизвестно зачем. Пари?

— Это тебе не со мной, это тебе с Иркой такие вопросы надо обсуждать. Тонкая психология восприятия, да?

— Что-то вроде того. Мне надо хорошо блеснуть — и исчезнуть. Чтоб они тут же потеряли ко мне всякий интерес. Чтоб я мог лампочку, к примеру, на потолке в коридоре заменить, и никто б на это не обратил внимания. Или еще что-нибудь необходимое привинтить. Сделаться незаметным, Сан Борисыч, это значит стать для всех без исключения привычным. Есть, понимаешь, такой принцип.

— Сильный ход, — сдержанно согласился Турецкий. — Особенно с тельняшкой… Высший местечковый шик! Вы, надеюсь, из графьев?

— А то! — многозначительно подтвердил Филя. — Понимай правильно, Гродно всегда считался истинной Европой. Ну… ближе к задворкам.

— А ну как документом поинтересуются? Чем будешь отмахиваться? Как тот боцман у Станюковича? Ну, который часы имел накладного американского золота, а когда кто интересовался пробой, сразу бил в морду, вот так, да?

— Зачем? — гордо возразил Филя. — На этот случай документ имеется, — он сделал ударение на букве «у». — Только всем, без разбору, предъявлять не рекомендуется. Гляди! — и достал паспорт гражданина Белоруссии. С собственным фото, пропиской в городе Гомеле и массой разноцветных виз европейского, азиатского и обоих американских континентов.

Изумленный Турецкий полистал, покачал головой: