Гораздо успешнее развивалось наступление «восточных» во второй игре. С 12 по 20 августа они «окружили» и частично «уничтожили» основные силы «западных», «юго-западных» и «южных» (нетрудно догадаться, что имелись в виду войска немецкой, венгерской и румынской армий). «Восточные» заняли Катовице (Польша), Кошице (Словакия) и развивали прорыв на Будапешт. Игра была остановлена гораздо раньше запланированного срока окончания операции (16 сентября), так как сокрушительный успех «восточных» стал уже совершенно очевиден. Этот успех «восточные» достигли в следующей группировке: 4 мехкорпуса, 2 отдельные танковые дивизии, 12 танковых бригад, 81 стрелковая и 6 кавалерийских дивизий. У «восточных» было 8 840 танков, что вполне соответствует штатной численности указанных соединений. В составе войск «противника» было 100 пехотных и 4 кавалерийские дивизии, 5 танковых дивизий (что, по странному совпадению, точно соответствует реальному числу танковых дивизий вермахта, которые 22 июня 1941 г. были в составе группы армий «Юг»), в которых опять же обнаружилось невероятное количество танков — 3 311. (37)

Таким образом, «восточные» более или менее успешно громили противника на «чужой земле», имея в своём составе примерно 20–25 «расчётных» танковых и моторизованных дивизий (принимая 2 бригады за одну дивизию). И это при том, что по условиям игры танковый парк противника был завышен в несколько раз. Как видим, ход и исход январских игр не даёт никакого вразумительного ответа на вопрос о том, для чего потребовалось срочно принимать решение о развёртывании 30 мехкорпусов в составе 60 танковых и 30 моторизованных дивизий.

Ещё более показательным является опыт реальной войны и реальных наступательных операций 1944–1945 годов, в ходе которых Красная Армия дошла и до Кракова, и до Будапешта, идо Берлина. Численность танков и САУ, стоящих на вооружении Красной Армии (включая и временно неисправные машины!), по состоянию на 1 января 1943, 1944 и 1945 годов составляла соответственно 8 100, 5 800, 8 300 В пять-шесть раз меньше, чем требовали составители МП-41. На заключительном этапе Великой Отечественной войны крупным танковым соединением, аналогичным мехкорпусу образца 1940 г., стали танковые армии (аналогами танковых и моторизованных дивизий 40 — 41-х годов стали танковые и механизированные корпуса). В состав танковой (гвардейской танковой) армии 44-го года входили, как правило, два танковых (по 258 танков и САУ в каждом) и один механизированный (246 танков и САУ) корпус, отдельные артиллерийские полки и бригады, части боевого обеспечения. По сравнению с мехкорпусом 1940 года танков в танковой армии стало немного меньше (800 против 1 031), личного состава — в полтора раза больше, артиллерии и миномётов — во много раз больше. (38, стр. 26) Полной укомплектованности танками — даже перед началом крупнейших стратегических наступательных операций — никогда не было. Так, перед началом Берлинской операции в составе четырёх танковых армий (1-я, 2-я, 3-й, 4-я Гвардейские танковые) числилось соответственно 709, 672, 572 и 395 танков. Возвращаясь в район «боевых действий» второй стратегической игры января 1941 г., мы можем отметить, что Львовско-Сандомирскую наступательную операцию (июль — август 1944 г.) три танковые армии (1-я, 3-я, 4 я) начали, имея соответственно 419, 490 и 464 танка, т. е. примерно половину от штатной численности. В начале Ясско-Кишинёвской операции (август 1944 г.) в 6-й танковой армии насчитывалось всего 560 танков. (38) Таких танковых армий (по фактическому числу танков, вдвое уступающих мехкорпусу образца 1941 года) в январе 1944 года во всей Красной Армии было шесть. Не 30, как просили Жуков и Тимошенко в феврале 41-го года, а всего 6.

К счастью для историков, один из главных героев этой истории оставил мемуары. И не просто «воспоминания», а «Воспоминания и размышления». Открываем и читаем:

«…В 1940 году начинается формирование новых мехкорпусов, танковых и механизированных дивизий. Было создано 9 мехкорпусов. В феврале 1941 года Генштаб (т. е. сам автор воспоминаний. — М.С.) разработал ещё более широкий план создания бронетанковых соединений, чем это предусматривалось решениями правительства в 1940 году. Учитывая количество бронетанковых войск в германской армии, мы с наркомом просили при формировании механизированных корпусов использовать существующие танковые бригады и даже кавалерийские соединения как наиболее близкие к танковым войскам по своему «манёвренному духу». И. В. Сталин, видимо, в то время ещё не имел определённого мнения по этому вопросу и колебался. Время шло, и только в марте 1941 года было принято решение о формировании просимых нами 20 механизированных корпусов. Однако мы не рассчитали объективных возможностей нашей танковой промышленности…» (15, стр. 215)

И это — всё. Никакими другими размышлениями на тему о причинах принятия решения о развёртывании тридцати мехкорпусов Г. К. Жуков с потомками не поделился. Понять смысл сказанного Великим Маршалом мне не удалось. «Учитывая количество бронетанковых войск в германской армии», надо было не увеличивать, а, возможно, даже подсократить количество мехкорпусов в Красной Армии, уделив первоочерёдное внимание оснащению и обучению личного состава уже имеющихся танковых соединений. Ни рассуждения об «объективных возможностях нашей промышленности», ни «дух кавалерийских соединений» не имеют никакого отношения к главному вопросу: «Зачем?» Примечательно, что в 1998 г. в «малиновке» был опубликован (со ссылкой на: РГВА ф. 41 107, оп. 1, д.48. л. 1 — 58) фрагмент неких неопубликованных воспоминаний Г. К. Жукова. Из приведённого текста следует, что ещё весной 41-го непомерные запросы военного руководства вызывали, мягко говоря, удивление не только у дилетантов:

«…Несмотря на неоднократные наши просьбы рассмотреть и утвердить разработанный Генштабом и в основном согласованный с наркомами промышленности план промышленности страны на первый год войны, он так и не был утверждён правительством, в чём большая доля ответственности лежит на председателе Госплана И. А. Вознесенском и председателе Комитета обороны при СНК СССР К. Е. Ворошилове. Они ужасались и разводили руками (подчёркнуто мной. — М.С.) от мобилизационных заявок Генштаба…» (6, стр. 508)

В каноническом тексте воспоминаний и размышлений Жукова читаем: «Вспоминая, как и что мы, военные, требовали от промышленности в самые последние мирные месяцы, вижу, что порой мы не учитывали до конца все реальные экономические возможности страны. Хотя со своей, так сказать, ведомственной точки зрения мы и были правы». (15, стр. 209) Не уверен, что современный читатель сможет хотя бы понять, что сказал товарищ Жуков. Слова «ведомственность», «ведомственный подход к делу» были известными эвфемизмами советского «новояза». Помню, как я долго не мог понять их смысл. точнее говоря — почему их принято произносить с осуждающей интонацией?

Что плохого в том, что сапожник считает своё ремесло самым главным на свете, а пирожник — своё? На самом же деле словосочетание «ведомственный подход» заменяло другое, гораздо менее благозвучное выражение: «прикрыть собственную задницу». Предъявляя непомерные, ничем не обоснованные и заведомо невыполнимые требования к военной промышленности, руководители военного «ведомства» заранее готовили себе оправдание на случай будущего провала: «Что же мы могли сделать при такой неготовности к войне?» И в этом «ведомственном смысле» они были совершенно правы.