* * *

– Наша мать у американцев.

Томас кивает. Дети плетутся, сзади. Через ботинки Лора чувствует камни на дороге.

– В лагере. Американском.

– Понятно.

– Это не тюрьма, где преступники.

– Да.

– Пожалуйста, не говори никому, на всякий случай.

Томас еще раз кивает. Они проходят две деревни. Там им дают молоко для Петера и теплой воды, чтобы вымыться. Лора находит для Лизель яркую тряпку на голову, а Томас бреется. Они идут дальше. Томас с Лорой идут впереди.

– Я был в тюрьме.

– Сколько?

– Очень долго.

– А мутти тоже будут держать долго?

– Не знаю. Я не знаю, как в американских тюрьмах.

– Она в лагере.

В третьей деревне они делают передышку, пьют у колодца. У Йохана рвется башмак: подошва шлепает при ходьбе. Лора перевязывает башмак тряпицей. И они идут дальше.

– Ты был в тюрьме у русских?

– Нет, я был в немецкой тюрьме. Меня возили по разным тюрьмам. И заставляли нас там работать.

– В нашей тюрьме?

– Да, пока не пришли американцы.

Снова печет солнце. Какое-то время они шагают молча, задумавшись о сказанном. По спине под тюком струится пот. Томас идет в пиджаке и в шляпе. Лицо его взмокло.

– Ты преступник?

Томас сдвигает набок шляпу, не отвечает.

– Что ты сделал?

Его челюсти раздвигаются в неком подобии улыбки.

– Перед тем как угодил в тюрьму?

Лора пожимает плечами. Ей больше не хочется этого знать. Она оборачивается на бредущих позади детей; она знает, что сказала слишком много.

– Я воровал. Деньги. И имена.

Лора шагает с Томасом бок о бок, молчит и надеется, что он больше ничего не скажет.

– А где ваш отец?

Лора резко отстает. Томас продолжает идти, не оборачиваясь, но тоже замедляет шаг. Детские шаги все ближе, все слышнее, Лора уже различает лепет малыша. Она пристраивается за Томасом и, глядя ему вслед, идет, соблюдая дистанцию между ним и своей семьей.

* * *

– Когда я тебя позову, ты должна молчать, я сам все скажу. Я ваш брат. Ваши папа с мамой умерли. Наши папа с мамой. Просто соглашайся. На этот раз можно сказать, что мы направляемся в Гамбург, но говорить лучше буду я. Притворись, что не понимаешь, если тебя о чем-нибудь спросят. Я сам им отвечу. Запомни, я ваш брат.

Томас отправляется к пограничному пункту. Они стоят и наблюдают, как он говорит, жестикулирует, переминается с ноги на ногу. Закатав рукава, он протягивает документы. Солдаты их разглядывают, а он все говорит, жестикулирует и пожимает плечами. Получив обратно документы, он возвращается ни с чем. Не глядя на Лору, виновато качает головой. Тогда он уводит их обратно по той дороге, по которой они пришли. И как только контрольная будка скрывается из виду, они сразу берут в сторону и держатся вдоль границы.

Идут по опушке леса весь вечер без остановки. А с восходом луны сворачивают в лес. Похоже, привал делать Томас не собирается. Его черный пиджак растворяется в густой темноте, и Лора его почти не видит. Она бросается за ним, зовет, но дети слишком устали и не могут бежать вместе с ней. Она изо всех сил напрягает зрение, чтобы во тьме на что-нибудь не налететь, останавливается, снова зовет Томаса. Прислушивается, но под ногами только хруст веток да шорох листьев.

Томас наконец откликается, и они находят друг друга.

Вернувшись к детям, они ищут место для ночлега. Засыпая, Петер тихо плачет, и Лора убаюкивает его.

* * *

Утром они выходят к железной дороге и решают идти по ней. За весь день ни души. Только к вечеру они набредают на маленькую железнодорожную станцию. Станция разрушена. В воронках живут кролики; кругом руины; однако пути восстановлены.

На платформе толпятся мужчины. Такие же тощие, как Томас. Лора наблюдает, как он с ними разговаривает. У них щербатые рты и впалые щеки; руки и ноги с опухшими запястьями и щиколотками кажутся неестественно длинными. Некоторые предлагают ждать поезда. Другие говорят, что надо попробовать перейти границу. Кое-кто из них уже пытался. В большинстве случаев заворачивают обратно, но бывает, что кому-то везет. Говорят, если идти по дорогам, то стрелять не будут. Тут Петер просыпается и начинает плакать, и Лора идет обратно к детям, помогает Йохану заново подвязать ботинки.

Томас, взволнованный, поспешно возвращается.

– Мы зашли на русскую территорию, пересекли границу. Скорее всего, в лесу. Ночью, наверное.

Он крепко сжимает Лорину руку.

– Нужно идти обратно в тот лес. Идти прямо сейчас, не делая привала. Отоспимся, когда рассветет, а ночью снова пойдем.

– Но как же нам идти, мы шли целый день. Давай переночуем здесь, Томас. Прошу тебя. Я не хочу снова спать под открытым небом.

Томас отводит ее от детей, уговаривает шепотом. Его лицо так близко, что поля шляпы упираются ей в макушку, но глаза смотрят в сторону. На стоящих на платформе мужчин, на деревья.

– Ночью безопаснее, гораздо безопаснее.

– Может быть, подождем поезда?

– Нам необходимо пробраться через лес на британскую территорию. Подальше от солдат.

– Но эти люди сказали, что они стреляют, только если сойти с дороги.

– Они имели в виду, если ты побежишь с дороги прямо на границе. А нам лучше держаться подальше от солдат, вообще от русских.

– А что, если русские везде?

– Не везде. Просто нужно быть осторожными.

– Я думаю, нам лучше подождать поезда, Томас.

– У вас нет документов. Документы есть только у меня, и тех недостаточно. А в лесу можно спрятаться. На дороге спрятаться негде.

Томас оборачивается к людям на платформе. Лора смотрит на его ресницы, на пульсирующую под кожей жилку.

– Это русские?

– Нет, в основном немцы.

– А почему они такие?

– Они были в тюрьме.

Кожа вокруг глаз у него тонкая, почти прозрачная.

– В той же, что и ты?

– Нет, они были в тюрьме для солдат.

Скользнув взглядом по ее лицу, он снова смотрит на лес.

– Ни слова об этом, понимаешь?

Лора кивает.

– Скоро совсем стемнеет.