Но, пусть древние воспринимали сокрушение фиванцами спартанского владычества и освобождение илотов в Мессении как одно из наиболее заметных этических события в их коллективной памяти, мы сегодня мало что знаем о карьере фиванского полководца и государственного деятеля Эпаминонда и еще меньше – о его достижениях, стратегическом мышлении и противоречивых доктринах упреждения и демократизации. Его нынешняя малоизвестность отчасти объясняется фрагментарностью сохранившихся источников, а также сосредоточенностью древних и современных ученых на Афинах и Спарте и общим пренебрежением Фивами[128].

Тем не менее всего за два с небольшим года (371–369 гг. до н. э.) Эпаминонд унизил спартанское милитаризированное государство, превзойдя персов и афинян, так и не добившихся этого в ходе длительных войн. Он освободил более 100 000 мессенских илотов, содействовал обращению к демократии десятков тысяч греков, помог основать новые укрепленные и автономные города и провел блестящую «упредительную» военную кампанию против Спарты – причем события этой кампании невероятным образом повторились почти 2400 лет спустя, после террористической атаки на США 11 сентября 2001 года.

Обычно древнегреческую демократию ассоциируют с Афинами Перикла (V в.): огромный флот, активность безземельных бедняков, морская империя и блестящие культурные достижения современников Перикла, таких как Аристофан, Еврипид, Фидий, Сократ, Софокл и Фукидид.

По контрасту, более поздняя фиванская демократическая гегемония IV в. зачастую игнорируется и в целом менее изучена, несмотря на свою необычность и политическую значимость. Беотийская демократическая культура, конечно, не породила ни Фукидида, ни Еврипида. И она, вопреки большинству других случаев древней демократии, не отражала усиление влияния безземельной бедноты, уничижительно именовавшейся ochlos, и не стремилась перераспределить доходы или обеспечить радикальный эгалитаризм, изрядно выходящий за рамки обыкновенного политического равноправия. Скорее, беотийское демократическое движение ограничивалось расширением политического участия народа и сделалось олицетворением интересов консервативных крестьян-гоплитов. Если же рассуждать в терминах империи, фиванские реформаторы-демократы, казалось, ставили под сомнение весь существующий порядок (сотни автономных городов-государств), а не рвались создать, в типично имперской манере, эксплуататорскую империю покоренных городов за рубежами[129].

Поражение Персии в 479 г. стало катализатором роста Афинской империи, а победа греческих союзников над Афинами в 404 г., в свою очередь, способствовала началу постепенного возвышения Фив. После Пелопоннесской войны (431–404 гг. до н. э.) бывшие победоносные союзники, Фивы и Спарта, быстро перессорились из-за добычи, отношения к побежденным Афинам и разделения сфер влияния. Действительно, на протяжении большей части последующей половины столетия (403–362 гг.) эти два соперника почти постоянно пребывали в конфликте, что оборачивалось ожесточенными стычками, частыми спартанскими вторжениями в Беотию и краткими перемириями. Современники поначалу воспринимали их противостояние как поединок, с непредсказуемым исходом, между традиционно грозной спартанской фалангой и новоявленным фиванским боевым строем, впоследствии прославленным, но вряд ли как способ распространить фиванскую власть за пределы беотийской культурной глуши с ее сомнительной историей[130].

Долгие десятилетия войны с редкими перемириями обернулись, однако, неожиданным поворотом в 379 г. до н. э. В этом году спаянная группа фиванских демократов свергла правившую олигархию Леонтиада, который опирался на поддержку спартанцев. Вместо олигархии реформаторы установили конфедеративную беотийскую демократию, свободную от чужого влияния и твердо настроенную положить конец постоянному вмешательству Спарты в дела греческих городов-государств. Мало того, что продолжающаяся война между двумя соперниками теперь обрела идеологический характер (демократия против олигархии), – конфликт разгорелся с новой силой благодаря компании фиванских политиков, не совсем доктринерски принимавших традиционные представления о балансе сил между городами-государствами. Ведомые сначала Пелопидом, а затем Эпаминондом, фиванские демократы решительно приступили к ликвидации «спартанской угрозы».

В ответ на это на протяжении большей части следующих восьми лет спартанцы повсюду мстили фиванцам за свое изгнание из Беотии. Царь Агесилай справедливо опасался, что новая фиванская демократия под началом Эпаминонда превратится из обычного соперника в борьбе за власть в уникального проводника революционных перемен, который в конечном счете станет угрожать собственным интересам Спарты на Пелопоннесе, а также трансформирует «извечную» сеть малых автономных полисов в более крупную и гораздо более враждебную демократическую коалицию. Итогом этих опасений были попытки (не менее четырех с 379 по 375 г.) вторгнуться в Беотию, дабы низвергнуть новую демократическую беотийскую конфедерацию[131].

Если не считать военных союзов с Афинами «по случаю», беотийцы использовали попеременно то пассивную, то активную тактику, чтобы воспрепятствовать регулярным спартанским вторжениям. Они то возводили массивные деревянные крепости, охранявшие их самые плодородные сельскохозяйственные угодья, то нападали на захватчиков силами легковооруженных патрулей и конных разъездов. Порой – это происходило редко – им удавалось заманивать спартанцев в засады и втягивать в локальные стычки, наподобие нечаянно победоносного столкновения при Тегирах в 375 г.