Поражение в Левктрах в середине лета 371 г. ознаменовало начало заката спартанского могущества, но в значительной степени урон был всего-навсего психологическим, поскольку сама армия вряд ли сильно пострадала от потери 1000 спартиатов и союзных гоплитов. Несомненно, утрата была тяжелой, но 90 процентов армии уцелело и добралось до Пелопоннеса. Большинство городов-государств согласились бы с Эпаминондом: спартанская угроза для беотийской конфедерации в 370 г. оставалась по-прежнему реальной и неумолимой, а вовсе не отдаленной и теоретической.

План Эпаминонда – без сомнения, учитывавший легкое сопротивление коллег-беотархов – состоял в том, чтобы опередить Спарты, вторгнувшись на Пелопоннес, и затем отважиться на беспрецедентный шаг и вступить на территорию Лаконики. Неожиданное решение принять приглашение мантинейцев и отправиться в поход зимой побуждает выдвинуть еще два соображения. Во-первых, Эпаминонд, вероятно, чувствовал, что Спарта вскоре может ударить сама, не ограничиваясь территорией Мантинеи, возможно, в ходе «сезонной» кампании, поздней весной или летом. Нападение же на спартанцев, будь то у Мантинеи или в самой Лаконике, да еще по зиме, исключало возможность подобного развития событий и сулило вдобавок эффект неожиданности. Беотийское решение окрепло, когда другие государства Пелопоннеса прислали денег на покрытие расходов, необходимых для превентивного удара[144].

Во-вторых, в начале 370 г., если даже не раньше, вторжение виделось частью более крупной экспедиции по «умиротворению» Пелопоннеса через унижение Спарты или разгром спартанского войска, предоставление новым аркадским городам Мантинея и Мегалополь беотийского покровительства, освобождение илотов в Мессении и основание нового города Мессена на горе Итом. Все это требовало длительного отсутствия дома, и потому предпочтительнее было выйти зимой, чтобы армия, состоявшая в основном из крестьян, могла вернуться в Беотию к сбору урожая 369 г.[145]

Несмотря на скудные описания современников, мы можем предположить, что Эпаминонд отчаянно стремился вызвать спартанскую фалангу на поединок, а затем, когда та отступила, пересек реку Эврот и осадил спартанский акрополь, дабы физически уничтожить оплот могущества Спарты. Его желанием было не просто победить, но раз и навсегда разгромить спартанскую земельную олигархию на Пелопоннесе. Впрочем, едва стало понятно, что эти цели недостижимы, а беотийцы не сумели ни разбить спартанскую армию, ни захватить город, в новом, 369 г. Эпаминонд предпочел забыть об истечении законного срока своего пребывания на посту. Он задержал войско на Пелопоннесе и, после короткого пребывания в Аркадии, двинулся осуществлять вторую цель – освобождать илотов Мессении, видимо убежденный, что падение «крепостного права» в Мессении приблизит падение Спарты, которую ему пока не удалось победить иначе[146].

Эта цель была гораздо более амбициозной. Беотийцам пришлось взойти на гору Тайгет и спуститься по ее отрогам в начале зимы, избавить Мессению от спартанского гарнизона, мобилизовать илотов на работу, немедленно начать строительство огромного нового города – и допустить, что мессенские националисты окажутся надежными демократическими союзниками, – одновременно продолжая удерживать на безопасном расстоянии силы царя Агесилая. Мечтой Эпаминонда явно была конфедерация трех пелопоннесских городов с громадными цитаделями – Мантинеи, Мегалополя и Мессены, демократических полисов, способных под руководством Фив обуздать спартанский авантюризм, постепенно подрывая могущество Спарты, лишившейся значительной части илотов и былых союзников. Эпаминонд вовсе не чурался временных союзов по расчету с олигархическими государствами Пелопоннеса, однако он, кажется, предполагал, что новая конфедеративная демократия в Аркадии и Мессении останется, по своим «врожденным» политическим симпатиям, враждебной Спарте и приверженной альянсу с демократической Беотией[147].

Оказался ли упреждающий удар Эпаминонда в 370–369 гг. успешным в долгосрочной перспективе?

Если ставилась цель исключительно прекратить череду спартанских вторжений в Беотию на протяжении последних сорока лет, ответ будет однозначно положительным. Спартанское войско с тех пор уже не переходило Коринфский перешеек, чтобы напасть на другой греческий город-государство. Если целью было подорвать могущество спартанской «империи», этого также удалось добиться, вне всяких сомнений. Пусть спартанское войско по-прежнему время от времени громило региональных конкурентов на поле боя, особенно в знаменитой «бесслезной битве» 368 г., обернувшейся разгромом аркадян, земельные владения Спарты на Пелопоннесе постепенно ужимались, благодаря возникновению автономных государств в Мантинее, Мессене и Мегалополе, освобождению мессенских илотов и утрате сельскохозяйственных угодий в Мессении. Спарта, предчувствуя закат, старалась сохранить свое главенствующее положение на Пелопоннесе, но всего тридцать лет спустя ее отсутствие при Херонее в общегреческом союзе против македонян уже не имело стратегического значения[148].

Покончило ли вторжение 369 г. со спартанской воинственностью?