Получалось, что до логова Кощея ему предстоит пилить не то девять, не то тринадцать дней. Многовато!

— Велено передать, что опоздание смерти подобно.

— Чьей? — встрепенулся Антошка.

— Не ведаю, — равнодушно пожал плечами воин.

Антошка вздохнул и посмотрел на мага. Тот в свою очередь пожал плечами:

— На твоем месте я бы поспешил.

Проснувшаяся в сердце любовь говорила то же самое. Отдых стал казаться преступлением, промедление — предательством.

— Буду ждать в гости! — вместо прощания выкрикнул Сковороду Антон, развернул Вороного и пустил его вскачь. Усталый конь не смог долго выдержать заданный темп, но Иванов готов был мчаться к своей любви хотя бы шагом.

Вдруг люди не врут, и тише едешь — дальше будешь?

На бумаге было гладко, а на деле вышло гадко. В том смысле, что жизнь редко идет по плану, а отдельные люди никак не могут передвигаться по плану местности.

До домика лесника Антошка добирался шесть дней вместо двух и нашел его абсолютно случайно, когда описывал вокруг него невесть какой по счету круг. Деревню отыскал не на следующий день, а лишь на четвертый, да и то совсем не ту, и потом пришлось искать нужную. И так было со всеми ориентирами.

В мир пришла осень с обязательной позолотой листвы и неизбежным холодом по ночам. От долгого странствия Антошка отупел, опустился и обносился. Плащ из шкуры дракона оказался вещью на редкость прочной и в той же мере холодной. Остальная одежда была прожжена искрами от костров и плохо гнулась от въевшейся грязи. Вонь от немытого тела, сапог и портянок могла свалить с ног непривычного человека надежней иприта. Антошка постоянно подкашливал и сопливился, а недоедание заставляло мысли вертеться вокруг воображаемой еды. Хорошо хоть, что дождей было пока немного, но не за горою дожидалась своего часа зима с морозами и вьюгами. Иванов втайне уже раскаивался в своем стремлении к подвигам, а еще больше — в желании спасти принцессу от запрятавшегося злодея. Вот только деваться было уже некуда.

Цель пути появилась неожиданно, когда Антошка уже отчаялся до нее добраться. Небольшая, но очень отвесная скала с угрюмым замком на вершине могла принадлежать только самому отъявленному негодяю. А кто еще мог им быть, кроме извечного похитителя чужих невест?

И сразу на смену туманящей мозги усталости пришла лишающая разума злость. Антошке захотелось бить, крушить, рвать на части всех виновников затянувшихся блужданий, а заодно и всех, кто попытается помешать или просто окажется на дороге.

Потенциальные жертвы почувствовали состояние богатыря и куда-то попрятались. Поэтому последний отрезок пути прошел почти беспрепятственно. Если не считать неизбежных ям, колдобин и усталости коня.

А вот одинокая скала оказалась неожиданно крепким орешком. Ее склоны были абсолютно гладкими, а к земле подходили едва ли не строго по перпендикуляру. Взобраться по ним было нечего и думать.

Антошка и не думал. На хрена размышлять, если крылья воображения не способны поднять исхудавшее, однако все равно весомое тело? Высота скалы была с четырехэтажный дом, и это лишало Иванова возможности допрыгнуть до ее вершины. Оставалось орать, да голос охрип, трубить, но рог позабыт дома. Даже нечем привлечь внимание супостата!

Иванов объехал скалу и на противоположной стороне, аккурат под воротами замка, обнаружил подвешенный медный таз и лежащий рядом ржавый железный прут. Сразу стало понятно, что это — подобие дверного звонка. Даже стал ясен принцип его работы.

Антошка не колебался. Он ударил в медный таз и злорадно помянул чью-то мать. Звон поплыл над окрестностями, эхом отразился от скалы, но этого показалось мало, и Антошка заколотил чаще и сильнее.

— Чего надо? — Звон был настолько громким, что Иванов едва разобрал идущий сверху крик.

Увлеченный Антошка не сразу понял, кто этот худой старик, осмелившийся отвлечь героя от дела, а поняв, вскричал:

— Отдавай Василису, дочь князя Берендея, злодей!

— Не отдам! Нет ее у меня! И никогда не было! Да и на хрена она мне сдалась?!

От подобной наглости Антошка поневоле опешил.

— Отдавай, кому сказал! — рявкнул богатырь и в подтверждение серьезности своих намерений принялся колотить по тазу с удвоенной энергией.

Кощей что-то кричал, но за звоном его не было слышно. Да и что мог сообщить известный злодей? Очередную байку для легковерных? Не на того напал!

Сколько времени Антошка исходил праведным гневом, неизвестно. Вероятно, долго. Раз нельзя как следует отлупить негодяя, так хоть в таз постучать. И Антошка стучал и стучал бы еще дольше, если бы его не окатили ледяной водой.

Окатили в полном смысле этого слова. Подлый Кощей устал от нескончаемого шума и выплеснул ведро прямо в кипящего негодованием героя. Наверно, у старика была большая практика. Или ему помогло самое черное колдовство. Вода накрыла Антошку так, что мимо не пролетело ни капли.

Ледяной душ в холодный день заставил Антошку подпрыгнуть от неожиданности и с чувством выкрикнуть несколько вполне уместных в данном случае слов. После чего герой обратил гневный взор к небу и, не обнаружив над головой тучи, от души проклял Кощея.

— Остынь! — прокричал в ответ колдун. — Давай лучше обсудим все спокойно!

— В морге будешь спокойным! — Иванов даже не подумал, что в Огранде вряд ли знакомы с этим почтенным заведением. — Отдавай Василису, козел безрогий!

— Да задолбали вы меня со своими бабами! — разозлился Кощей. — То один, то другой! От своей лет пятьсот назад еле избавился, так вы думаете другую хочу? Хрена вам! Сыт по горло!

Но Антошка слушал и не слышал.

— Отдавай или выходи на честный бой! Я тебе покажу, как чужих невест воровать!

— Да пошел ты... — вскипел Кощей и уточнил, куда именно. — Убирайся подобру-поздорову, звонарь безмозглый!

Оскорбление окончательно вывело Антошку из себя. Он размахнулся пошире и запустил в старика железным прутом. Благородная злость придала броску невиданную мощь. Прут, вертясь, взмыл в небо, но коварный закон тяготения замедлил этот полет, а затем вернул железяку на землю.

Богатырь едва увернулся от своего орудия, подхватил его и швырнул опять.

На этот раз вышло еще хуже. Прут сорвался с руки, ударился об скалу, отскочил и полетел в Иванова. В последний момент Антошка успел наклонить голову, и удар пришелся по шлему. Ошеломленный богатырь пошатнулся и сел на землю. В голове били медные тазы, перед глазами кругами плавали огненные пятна, а боль была такой, словно его опять спустили с лестницы.

Когда звон немного утих, Антошка услышал злорадный хохот, и это было еще хуже. Смеялись-то над ним, а что может быть для героя обиднее смеха? Смех принижает самый возвышенный подвиг, и под его колдовской силой какой-нибудь легендарный начдив из героев сказаний становится персонажем анекдотов.