Кабинет посольства Сенегала уныл. Магическое зеркало висит и не отсвечивает. За окнами тоскливый заводской двор. Пыль полосатыми слоями висит в неподвижном воздухе. Лампочки дневного света бушуют и трещат над головой. Чего Данилка тут навертел-то? Завод вроде. А не предвиделось никакого завода-то. Открывает шкаф; вываливаются кипы старых чертежей. Берёт их в охапку и отправляется во двор, к помойке. Чиркает спичкой. Будешь мне рассказывать.

Никто небось не вернулся. Один он такой дурак возвращаться. Как быстро проходит жизнь! Жизнь-то, о-о, как быстро она проходит! И какая тоска! Какая тоска! Над заводским двором тоскливое серое небо. А прошло-то всего десять лет! Десять лет-то всего только прошло! (Попирая ногой пепел старых чертежей). Выгребная яма для снега. Розовая линия на стене. К горлу подкатывает тошнота.

Вдруг на периферии взгляда возникает странная сцена. Молодцеватый страшнозубый юноша катит тележку, на которой качается огромный штабель коробок, утыканных фиолетовыми печатями. Вокруг тележки вьётся старушка Тася-регулировщица в драных уггах своей правнучки. Её лицо покрашено в могильно-арлекиновые цвета. Брови зачернены. Привет, Z! — кричит Тася. Скажи своему приятелю, чтобы хоть, что ли, щебёнки подсыпал! А лучше заасфальтировать! Ты где был-то, Ходжа, в армии? Родину защищал? Нелепость Тасиного предположения заставляет страшнозубого юношу разгоготаться неожиданно смешным смехом. Z замечает, что в ушах у него монеты. Помочь довезти? Не надо! Мы тут уже каждую выбоину знаем! Давай, C, двигай! Давв-вай! — и они исчезают в боковой норе главного корпуса, вдвинувшись туда с лязгом и кряхтеньем. Сапоги у обоих рваные. У меня скоро будут такие же.

На лестнице Центральной башни всё как прежде. Не померкли кинескопы, которыми обклеил стены директор V. В кабинете директора по производству орёт директор по производству, несгибаемый F. Потому что четвёртый день не могут сделать нужное количество!! Нет, тебя я не виню, ты ни при чём! Ты заказал — тебе должны сделать. Но вы-то, какого хера вы не работаете?! Все месяц на ушах стоят! Стараются сроки соблюсти! А потом из-за вас всё летит к чертям собачьим!!.. Меня ЭТО не волнует! Это я знал уже в прошлом году!!.. К вам перевели I и U, для вас ВСЁ сделали! Чтобы вы стали нормально работать!! Идите!!.. Позор!!.. Из кабинета на Z вываливается начальник девятого цеха Пал Палыч P (младший, тот, что мыл «Волгу» директора N) с пылающими ушами и выпученными глазами, за ним летит главный диспетчер A, а за нею начальник шестнадцатого G на полусогнутых. Z стучится и заходит. F пьёт из носика чайника. Ага, Z, припёрся! Блудный сын! То-то же! А я тебе говорил — держись за трубу, сынок! Держись за трубу! Не расстраивайся, ты бы всё равно директором не стал! Ххех. Ты приходи завтра веселиться, там молодежь устраивает что-то нерабочее. Всё, вали, у меня дел. Скажите, а где теперь Симочка M. Ушла? Нет, работает себе… Их, знаешь, во внутренний двор перевели. Ну ладно! Увидимся! — F резким движением тушит сигарету и хватает трубку: алло! (Впечатлительный F подражает директору N, при котором начинал; демократичное тиранство; умение увидеть человека в работнике и наоборот; замашки; сигареты; всех по именам и на ты; спиртяга в чайнике.)

Ну что: к M. Лучше сразу. В первый же день. Увидеть, плюнуть и забыть. Z входит во внутренний двор. Ворота туго забинтованы пожарным шлангом и замазаны известью. Мелом крест. Z поскальзывается и с размаху падает на лёд. Ладони ошпаривает. Z вскакивает как пробуждённый. Напутал старик, что ли. В какой ещё двор?! Значит, с той стороны. Однако 15–30; спешить надо, уйдёт. Z скачет обратно к Центральной башне. Вбегает на пустынный второй этаж (а были здесь цеха и цеха, народу было густо). Кажись, где-то тут был сквозной проход. Этот? Нет, этот! Перекрасили, ничего не узнать. Z устремляется по проходу. Поворот, ещё один. Новые двери и вывески. Выход на зелёную лестницу. Теперь — странный выверт — надо подняться на третий, потом через коридор, а там вниз во внутренний двор. Наверху темно. Так и должно быть, свет впереди. Z на ощупь пробирается по коридору третьего этажа. Где же свет? Маленькая лесенка вниз, тут когда-то был отдел технической документации, сверхсекретная Маргарита Константиновна ела документы перед прочтением, а теперь, похоже, тут никто не то что не работает, а даже и не бывает. Z становится не по себе. Нет, кажется, отсюда выхода во внутренний двор нет. Может, спуститься по зелёной лестнице? Так же, на ощупь, — назад; вот уже и выход на зелёную лестницу; теперь вниз на второй… но дверь, тяжёлая дверь, обитая клеенкой, оказывается запертой. Чья-то рука захлопнула эту дверь, пока Z метался по закоулкам и тупикам отдела технической документации. Или, может, ветер. Но теперь выхода вообще никуда нет, больше отсюда нет выходов.

Z садится в продавленное старое кресло на площадке зелёной лестницы между вторым и третьим.

Тускло светит лампочка сквозь сетку неработающего лифта. Z закуривает. Времени без пятнадцати четыре. Она, конечно, уже ушла. Вполне может быть и так, что… Что здесь вообще никто не бывает постоянно. А это значит, что… до Нового года никто тут и не появится. Никакой на свете зверь не откроет эту дверь. Мобильник Z остался в кабинете. Но ему не страшно. Я почти не спал сегодня. Ворочался, о чём-то думал, думал… Понятное дело, я думал о M. Не об этом же сраном заводе «Свобода». Я вообще пришёл сюда только потому, что ведь надо же куда-то прийти. Но я здесь чужой. Я и тогда был здесь чужим. Мне надо уехать жить в тёплую страну; я полуузбек, полуеврей. «Какой ты стал тёмный». Пыльный зелёный свет, как в зрительном зале на генеральной репетиции спектакля. Мысли Z торжественно громоздятся и путаются. Он дремлет.

Z просыпается оттого, что на него кто-то смотрит. Вздрагивая, он открывает глаза. На площадке третьего две женщины; в пальцах по сигаретке. Смотрят. Господи Боже мой, да это Ходжа! Z моргает. Он ослеплён. Какое там плюнуть. Во рту пересохло. И глаза ещё зеленее. M, пытается вымолвить Z. Снимает и протирает очки. Протирает лысину. Встаёт. Одёргивает пиджак. Спокойнее, надо найти точную формулировку. Милая M, они с тобой ничего не сделали.

Позапрошлый директор завода, V, пожелал ознакомиться: что сделал новый, молодой (всего пятьдесят) директор L с подведомственным ему предприятием. Такую возможность директор L директору V, конечно, устроил. Директор V пришёл в цех, скачет по цеху, рассматривает и трогает станки с программным управлением и произносит блестящие речи. За ним приглядывает и ходит нынешний директор L. Ему важно, чтобы директор V оценил, как он работает. Оценил бы, как вырос L и что он стал настоящий хозяин, вошёл в самый сок. Из этого страстного желания L очевидно, что на самом деле L ещё не вошёл в самый сок.

Вот, прошу любить и жаловать, это наш D. Старейший механик завода. Сколько ты здесь, на этом месте, работаешь? Уже пятьдесят семь лет. В одном цеху. На одном рабочем месте. На самом деле — мы с ним вместе начинали. Только он сделал карьеру, а я — нет. Так на этом самом месте и остался. Ну, потому что он же негодяй… Негодяй. Конечно. Я и не… Приходится часто принимать решения, которые… Зато D у нас — чистый ангел, потому и карьеру не сделал. Но зато меня не будет, и никто не пожалеет, а если D у нас загнётся — завод в тот же день встанет. Он преувеличивает. Да и вообще, с чего бы нам загибаться? Правильно! Мы не загнёмся. Мы мужчины в самом расцвете сил. Сколько тебе было, когда ты сюда пришёл? Пятнадцать, как и тебе. А пришли мы с D сюда, потому что были троечники, и никакие предметы в школе нас особенно не интересовали. Разве что физкультура. Прикрепили нас к Данил Данилычу… И он нас обучал тонкостям и премудростям мастерства. Причём D у него как раз стал учиться хорошо, а я учился плохо. Поэтому я остался слесарем, а D перешёл в механики. Ага, и поэтому ты у нас теперь вон куда, а я так механиком и остался. Работа интересная, уходить с неё никуда не хочется. У меня тоже…