Забыть свои самонадеянность, ум, ученость и силы и дать место благодати Божией. Странны рассуждения некоторых, может быть, и выдающихся пастырей, разумею Платонова, — надо хранить живые силы, то есть ради них поступаться всем. Тогда Христос на что? Не Платоновы, Чепурины, Вениамины и тому подобные спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются встать, — погибель для Церкви. Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда…»

Мы знаем сейчас, что настоятель Андреевского собора Н. Ф. Платонов отнюдь не сразу переметнулся на сторону обновленцев. Еще 30 ноября 1922 года, на диспуте в Филармонии, в том самом зале, где судили митрополита, Платонов яростно обличал Введенского, обвиняя его в карьеризме и интриганстве. «Говорил, — пишет очевидец, — ярко и смело. Ему долго аплодировали». Однако вскоре после этого диспута Платонов оказался в застенках на Гороховой и вышел оттуда через полтора месяца «обновленный» в буквальном смысле этого слова.

«Превратившись в 1923 году из Павла в Савла, — сказано в книге «Очерки по истории русской церковной смуты», — василеостровский Савонарола примыкает к «Живой церкви» и быстро усваивает ее методы… Николай Платонов на протяжении долгих лет был одним из самых деятельных и беспощадных агентов ГПУ».

И, разумеется, ожидая расстрела в августе 1922 года, митрополит Вениамин не мог знать, кем станет спустя полгода Платонов. Он лишь прозревал его возможную судьбу и — вот она истинная пастырская забота! — ставя его в один ряд с собою, предостерегал…

Все было просто у митрополита Вениамина.

— Пришли печальные времена… — говорил он в Прощеное Воскресенье. — Велик гнев Божий. Нужно молиться…

— Пришло время суда… — говорил он, спустя несколько месяцев, незадолго до расстрела. — Надо не себя жалеть для Церкви, а жертвовать ради Церкви собою. Надо забыть свою самонадеянность, ум, ученость и дать место благодати Божией.

Эти слова сказаны одним человеком, и сказаны тоже об одном — самом главном для всех людей… Но в предсмертных словах больше конкретики. Священномученик Вениамин ясно видит главную опасность, подстерегавшую церковных пастырей, указывает, что самонадеянность, упование только на свои силы — погибельны.

И нет никакого сомнения, что, записывая эти слова, священномученик Вениамин хотя и обращал их к еще могущим погубить себя платоновым, но видел в это время уже погубившего себя протоиерея Введенского.

Наверное, никого так больно не ранило «Письмо двенадцати», как митрополита Вениамина… Введенский был близким ему человеком. В 1919 году, когда закрыли церковь Николаевского кавалерийского училища, Введенский остался без прихода. Митрополит Вениамин назначил его тогда настоятелем Захариевско-Ели-заветинской церкви. Введенский часто сопровождал владыку в поездках по епархии. В 1921 году Введенского возвели в сан протоиерея.

Было бы, однако, ошибкой полагать, что митрополит Вениамин, очарованный ораторскими талантами молодого протоиерея, просмотрел опасность, которую он несет в себе. Может быть, потому и возил с собою митрополит Введенского, потому и привлекал к совместным богослужениям, чтобы присматривать за ним… Митрополит Вениамин надеялся спасти заблудшего иерея, надеялся сообщить ему простую и бесхитростную веру, которой был полон сам…

Нужно сказать, что практически все воспоминания об Александре Ивановиче Введенском содержат какие-нибудь жутковатые подробности его биографии. К таковым можно отнести и историю посвящения Александра Ивановича в иереи. Введенский сам признавался потом, что стремился получить сан, чтобы в дальнейшем взорвать Церковь изнутри. О планах своих Введенский, разумеется, не сообщал, но их угадывали в нем те, к кому он обращался…

Не сами планы, разумеется, а ту черноту, что нес в себе выпускник Петербургского университета.

— Что вам, собственно, от нас нужно, молодой человек? — спросил у Введенского епископ Анастасий, ректор Петербургской академии.

— Знаний!

— Ну, полно вздор нести! Вы же кончили университет.

— Я хочу стать священником… — признался Введенский. — Но меня не берут, вот я и решил приобрести диплом Духовной академии.

Однако, как отмечают биографы Введенского, и академический значок мало бы помог ему, если бы не встреча с протопресвитером военно-морского духовенства Г. Шевельским. По его просьбе Введенский был рукоположен епископом Гродненским Михаилом в пресвитерский сан и назначен священником в полк, стоящий под Гродно.

Говорят, что уже на следующий день епископ Михаил сам раскаялся в своей сговорчивости. Во время первой литургии, которая совершилась после рукоположения, новый пресвитер, воздев вверх руки, начал с подвыванием читать Херувимскую песнь. Присутствующих в храме поразило не столько то, что вслух читались слова тайной молитвы, сколько сама манера чтения и болезненная, декадентская экзальтация.

— Не сметь! — закричал епископ Михаил. — Немедленно прекратить. Нельзя так читать Херувимскую!

И, может быть, он и исправил бы свою ошибку, но — увы! — уже началась война и Александр Иванович, спасая свою драгоценную жизнь, поспешил перебраться из действующей армии в Петроград, где публика с большим пониманием относилась к его литургийному творчеству.

Завершая этот экскурс в биографию Введенского, отметим странное совпадение. Именно ко времени посвящения Александра Ивановича в иереи относится предсказание блаженной Паши Саровской, указавшей, что до прихода антихриста остается совсем немного лет и совершится это в 1922 году…

Никаким антихристом Александр Иванович, разумеется, не был, но черную силу в нем чувствовали многие. Чувствовал ее, по-видимому, и митрополит Вениамин и по свойственной ему доброте пытался спасти молодого священника. И — тут уже трудно судить — то ли действительно лечение шло успешно, то ли сам Александр Иванович так ловко сумел притвориться, но наступил момент, когда митрополиту Вениамину показалось, что дело сделано… И как всегда бывает у врача, спасшего особо трудного больного, появилась привязанность к нему. Митрополит крестил сына Александра Ивановича, еще более приближая Введенского.

Конечно же, можно считать покровительство, оказываемое митрополитом, ошибкой… Можно толковать и о излишней доверчивости владыки. Особенно легко делать это, познакомившись с воспоминаниями о Введенском… Но тут не надо забывать, что воспоминания писались, когда уже было известно, кем стал Александр Иванович. Митрополит Вениамин этого не знал. Более того, он делал все, чтобы Введенский не стал тем, кем все-таки стал. И не надо забывать о характере самого митрополита. Вера его была столь ясной, что митрополиту просто невозможно было представить, чтобы с именем Спасителя на устах человек мог служить дьяволу.

Мучительно трудными были для митрополита Вениамина последние недели поста. Мучительно трудно и нам перечитывать рассказ священномученика Вениамина об этих днях…

«Я вызвал протоиереев Боярского и Введенского и с ними разговаривал. Здесь присутствовал и епископ Венедикт. Я хотел, чтобы при разговоре с Боярским и Введенским присутствовал, как свидетель, еще один священник, который пришел ко мне и находился в приемной, но Введенский отказался говорить в присутствии священника, указав, что откровенно может говорить только в присутствии епископа.