Миниц провел его в свой кабинет, предложил кофе и торт с корицей – что напоминало о Лэнгли, коронные блюда тамошнего буфета. На стене «я люблю себя» – фотографии с лидерами боевого крыла «УНА-УНСО» и порванный трехцветный русский флаг. Дурной тон, очень дурной. Будучи сам начальником станции, Гастингс считал, что они должны быть бесстрастными наблюдателями, но никак не болельщиками. Тем более – что этот флаг взял в бою явно не он.

Они поговорили обо всем – о политической погоде в Вашингтоне и об игре «Вашингтон кэпиталс». Поговорили и о «Бруклин Доджерс» – оказалось, что они оба болели за этот бейсбольный клуб, несмотря на то что он переехал с Западного побережья на Восточное. Обычный, ни к чему не обязывающий разговор двух мужчин, оказавшихся в чужой стране.

В продолжение Миниц с заговорщическим видом вынул из стола бутылочку «Медовой с перцем».

– Не хотите?

– Я пас…

– А жаль, – Миниц улыбнулся, – здесь бывает холодно. И только эта дрянь спасает от простуды.

– Сейчас здесь жарко.

– Это верно…

Начальник станции спрятал бутылку в стол, спросил внешне беззаботным тоном:

– И что об этом думают в Вашингтоне?

– Честно?

– Ну, если вы, госдеповские крысы, еще на это способны…

Миниц шутливо навел на нового посла палец, выставленный как пистолет, имитируя выстрел…

– Во-во.

– Так что…

– Вашингтон думает… – Гастингс сделал паузу, будто размышляя, – что здесь все слишком затянулось…

– Даже так…

– Ты знаешь систему, Гарри. Всем нужны результаты. Вчера.

– Да уж…

Миниц сел напротив, чтобы создать «доверительность». Проблема была в том, что Гастингс знал все эти приемы назубок… его этим было не обмануть. Ни доверительным тоном, ни якобы секретной информацией.

– Давай начистоту. Мы все понимаем, какое дерьмо тут происходит. Лично я, будь моя воля, посадил бы половину местных властей на скамью Гаагского трибунала – они это п…ц как заслужили, о’кей? Но и ты, и я знаем, почему мы здесь и почему должны целовать ублюдков в задницу.

– И почему же?

– Большая игра, друг. Она самая.

Большая игра… под этими словами разрушилась не одна империя.

– В Туманном дне хотят понимать, что мы от этого получаем.

– Что получаем? Мы получаем то, что, пока русские здесь, они не могут быть где-то еще, о’кей? В том числе там, где мы не хотели бы их видеть.

– А почему бы с этим не справиться Европе. В конце концов, мы больше десяти лет тащили этот гребаный воз. Знаешь, как переводится «ISAF»?[35]

– «Я вижу американцев сражающихся». Бывал там?

– Ирак. Дерьмо ничуть не лучше.

– Да, точно. Я читал.

Миниц расслабился – совсем не стоило бы говорить послу, что он читал его личное дело, совсем не стоило бы.

– Так вот, может, предоставить европейцам разбираться с этим самим?

Миниц отрицательно погрозил пальцем:

– Какая наивность.

– Возможно. Зато это экономно.

– Это п…ц. Европа, даже вместе – слабее нас одних. И что еще хуже – она слабее русских.

– Пусть становятся сильнее.

– Ерунда это все, не станут они сильнее. Они совсем охренели. Носятся с правами человека, как с…

Миниц вдруг осекся.

– Постой-ка. По нам что – принято политическое решение?

– Кто такой Адаминский?

– Польский посол. Один из немногих парней, кто точно знает, зачем он здесь. Черт…

– Мне сказали, что я должен встретиться с ним. Что он здесь вроде дуайена.

– Вы все не так поняли… – Миниц перешел на «вы», вид у него был расстроенный.

– Отчего же. Я все прекрасно понял.

– Просто Адаминский один из немногих, кто понимает, что происходит. Они двести лет жили оккупированные русскими.

– И теперь хотят отомстить за наш счет, верно?

– Да бросьте, сэр…

– Наша политика, как политика великой державы, не может опираться на интересы Польши и прочих центральноевропейских лимитрофов.

– Но Украина не лимитроф.

– Разве что только по территории. Я не узнаю страну, что с ней стало с тех пор, когда я работал здесь. Они шагнули далеко назад, и вы это видите. Им надо определяться. В западный мир нельзя войти со свастикой наперевес.

– Ну, что ж… – Миниц встал, хотя первым делать это был не должен.

Встал и Гастингс.

– Гарри, я ценю работу в команде, хотя и готов выслушать чужое мнение. Особенно если оно подкреплено фактами, а не идеологией.

Миниц почти искренне улыбнулся:

– Я понял, сэр.

– Завтра в девять у меня представление персоналу посольства. После чего я какое-то время потрачу на работу с ключевыми сотрудниками. Думаю… в двенадцать я буду рад видеть вас. Несмотря на то что у нас разные взгляды на Украину, мы работаем в интересах одной страны, верно?

– Верно, сэр.

– Вот и отлично.

Когда Гастингс вышел из кабинета, Миниц какое-то время сидел молча. Потом подошел к окну, отдернул завесу жалюзи. Жадно уставился на двор…

Снайпер уже находился на позиции.

Охотясь, они использовали две тактики. Первая тактика известна со времен Ирака, и один сатана знает, откуда она появилась на Украине. Схема проста – берется машина, возможно, это микроавтобус, возможно, грузовик, возможно, пикап, и в нее обычно в раму или в кузов вваривается короб или второе дно, или что-то в этом роде – для снайпера. Для выстрела открывается борт или окно, или дверь. Эту группу обычно называют «змея». Есть и группа «голубь» – голубей может быть один или несколько. Голуби – просто молодые люди, иногда женщины, перемещающиеся пешком, на мотоциклах и на машинах. Обычно у них есть нормальные документы и нет ничего, кроме мобильного телефона. Они наблюдатели и наводчики. Увидев цель – это может быть команда разминирования, группа обеспечения безопасности, патруль, потерявший бдительность, – они звонят и вызывают снайпера. Приезжает машина, снайпер занимает позицию и делает выстрел. Обычно всего один – они не рискуют. После выстрела обе группы тотчас же попытаются скрыться, и обычно им это удается. Бывает и третий участник этого смертельно спектакля – оператор. Выстрел снайпера, упавший американский солдат – уже через пару часов все появится в «Youtube», и всем плевать на то, что пуля обычно попадает в бронежилет и солдат выживает. Современная жизнь характеризуется тем, что неважно, кто что сделал, а важно, кто и как об этом подумал.