— Ас лошадьми как же?

— А тож на лодках али на плоту переправите! Они у нас бедовые, ко всему приучены.

Алексей и Иван в сопровождении атамана прошли к воротам. Они были распахнуты, и гостей дожидалась уже знакомая им тройка с казаком в новом чекмене на облучке. До майдана рукой подать, но Никита и здесь решил показать широту своей души и особое расположение к гостям. Он и Гаврюха тоже обрядились в парадную форму: темно-синие чекмени, широкие шаровары с красными лампасами, высокие папахи с алыми шлыками. Но в отличие от гостей к месту джигитовки они готовились ехать верхом.

Казак на облучке отпустил вожжи, и добрые лошади с места тронулись крупной рысью. Атаман и Гаврюха с шашками наголо скакали по бокам экипажа, дымя пылью.

На плацу выстроилось не меньше двух сотен казаков. Как» и атаман, они оделись в парадную форму. Музыканты стояли поодаль. Завидев летящую от дома атамана тройку, ударили в бубны и барабаны, зазвенели литаврами.

Не слишком часты праздники у казаков. Служба такая, что отдых редко выпадает. Поэтому желание Шаныпина показать гостям все, на что способны станичники, было воспринято с радостью. Плох тот казак, кто не готов похвастаться своей удалью, не сумеет защитить честь казачью.

Вблизи музыкантов собралась приличная толпа женщинказачек в ярких шелковых и атласных кубельках[24], из-под которых выглядывали длинные юбки, широкие, в несколько оборок. На шеях звенели монисты и ожерелья. Женщины держались степенно и едва слышно переговаривались. Девки же, одетые еще ярче, чем их матери и старшие сестры, с разноцветными лентами в косах, табунились чуть в стороне, весело гомонили, поднимались на цыпочки, выискивая зазноб в казачьей шеренге, и ревниво оглядывали друг друга. Боялись, не перещеголяет ли кто нарядами… Малолетки шныряли между взрослыми, задирали девок, получая от них тычки и затрещины.

Не служилые еще парни тоже терлись возле местных красавиц, примечали себе невест. И все без исключения щелкали семечки.

Еще дальше, в специально вырытых в земле неглубоких ямах полыхали костры. На них в огромных котлах кипело, шипело, исходило вкуснейшими запахами и брызгало жиром мясо. Всем этим заправляли три седых казака, судя по движениям, то ли слишком усталые, то ли изрядно захмелевшие.

Шаньшин обвел майдан довольным взглядом.

— Конечно, особым военным хитростям мы не обучены, — разгладив ладонью усы, он с еще более гордым видом оглядел свое воинство, — служим только по дедовской науке, а воевать придется, так и повоюем. Мои казачки — что пикой, что саблей! Только крикни: «Гони! Коли! Руби!» Ни одна вражина не спасется от лавы казачьей. Как не убегай от конного, все равно настигнет. Мой дед у Платова (казачьи полки атамана Войска Донского генерала Матвея Платова участвовали в Отечественной войне 1812 года, брали Берлин, дошли до Парижа) служил, Кутузова, как тебя, Иван Лександрыч, видел. Так он меня учил: бей врага нещадно, изнуряй и тревожь беспощадно, и днем и ночью, утром и вечером, с тылу и с головы, слева и справа. Лупи его в хвост и гриву, а себя оберегай! Но допрежь по сакме[25]все про него выведай, а после уж шашки наголо и — вперед! И тут все дело в быстроте и натиске! Особливо если враг в смятении, не давай ему опомниться ни в коем разе.

Иван засмеялся:

— Ты, Никита Матвеевич, точно как наш Тартищев рассуждаешь. Следы, быстрота, натиск, смятение… Не давай опомниться… А твой дед, случаем, в полиции не служил?

— А это завсегда так, коли дело важно ведешь, в полиции или в дозоре, — ответил степенно атаман и, кашлянув, многозначительно посмотрел на есаула, гарцевавшего рядом на вороном жеребце.

Тот пришпорил коня и помчался к выстроившимся в шеренгу казакам. Озабоченно оглядел строй. Он знал, что атаман не выносит беспорядка, особенно при построении. Увидев, что казаки стоят образцово, развернул лошадь навстречу Шаньшину.

— Смир-рна-а! — разнеслось над плацем, подняв ворон над лесом, который подступал почти к самому майдану. — Шашки вон!

Выхваченные из ножен сабли сверкнули молниями и легли на казачьи плечи.

Атаман подскакал к шеренге, натянул поводья. Конь остановился как вкопанный и осел на задние ноги. Шаньшин поднес ладонь к папахе.

— Здорово, молодцы-пожарцы! — гаркнул он так, что вновь поднялся вороний грай, но его перекрыло ответное приветствие доброй сотни крепких казачьих глоток.

А следом грянуло и вовсе раскатистое, как гром:

— Ур-ра-а!.. Ур-ра-а!..

Из толпы зрителей послышались восторженные крики взрослых, визги девок и ребятни, замелькали в воздухе шапки, а музыканты выдали на барабанах столь лихую и бравурную дробь, что даже лошади запрядали ушами и затанцевали под всадниками.

Через полчаса плац было не узнать. Куда исчезли стройные шеренги казаков и чинные зрители за ограждением из ошкуренных жердей?

Одни казаки джигитовали стоя, другие рубили хворост, третьи из-под брюха мчавшейся лошади стреляли в цель.

Алексей и Иван сидели на стульях на небольшом возвышении и только успевали поворачивать головы вслед за рукой атамана, который пояснял им, где и что происходит, как называется и чему служит. Вот перед ними пронесся Гаврюха, отбивавшийся двумя саблями от четырех «врагов». А там несколько всадников на полном скаку поднимали рассыпанные по земле монеты. Другие же, промчавшись галопом, пронзали дротиками соломенные чучела. Третьи вертелись в седле так, что не разобрать, где руки-ноги, на скаку валились на бок и бороздили землю руками или пролезали под брюхом у коня. Многое проделывали казаки такого, отчего у гостей дух захватывало, и даже видавшие всякое зрители заходились в восторженных криках.

Но более всего поразила гостей стрельба из лука. Несколько казаков, в том числе и Гаврюха, попадали в цель с несущейся во весь опор лошади.

Иван повернулся к Шаньшину:

— А ты, Никита Матвеич, умеешь из лука стрелять?

Шаньшин весело зыркнул на него глазами, вскочил на коня и дал ему шенкеля. Выхватив из рук Гаврилы лук и разогнав лошадь, на скаку выпустил раз за разом несколько стрел в стоящие рядком соломенные чучела. В каждое чучело вонзилось со свистом по стреле, и непременно в грудь.

— Здорово! — прошептал Алексей и посмотрел на Ивана:

— Я тоже хочу попробовать…

— Очумел! — прошептал тот в ответ. — Ты ж ногами до земли на их лошаденках достанешь! — И не выдержал, съязвил:

— Коломенская верста!

— А это не твое дело, достану или не достану, — обиделся на приятеля Алексей и посмотрел на подскакавшего к ним довольного атамана. У того даже усы были в пыли, а что тогда говорить о новом чекмене и шароварах? Но лицо Шаньшина сияло, как самовар, а гордость так и распирала воротник бешмета.