Рика

Терпеть не могу, когда в меня бесцеремонно вкачивают всякую химозную гадость. Сразу ощущаю себя пойманным в клетку диким, но беспомощным животным, чьи зубы и когти не способны противостоять орудиям пыток, имеющимся в арсенале изощренного браконьера. Мои навыки по борьбе и даже запрещенные приемы вроде «плевка в лицо» и «удара затылком по носу» — ничто, когда ты обездвижена, усыплена или парализована, а похититель при желании в любой момент может заткнуть твой рот дулом пистолета. Знаю я их методы — от работорговцев «Шатров» можно ожидать чего угодно.

Поэтому я ненавижу зоопарки. Попав туда однажды в подростковом возрасте с обязательной школьной экскурсией, помню, как надолго зависла возле вольера с черной пантерой. Не отходила от него ни на шаг, наблюдая за метаниями экзотической кошки из стороны в сторону около двух часов. Первый час хищница измеряла шагами крохотный загон, «милосердно» выделенный ей руководством зоопарка, и утробно рычала, то и дело скалясь на зевающих или вскрикивающих от восторга гостей, пока не скрылась в искусственно созданном скалистом ущелье и покорно опустила голову на сложенные лапы с выпущенными когтями, которыми, судя по истребительному взгляду, явно мечтала растерзать своих обидчиков. До сих пор помню, как мое сердце обливалось кровью, когда я неотрывно наблюдала за ней, как зачарованная, прикованная к месту у тесного вольера, ощущая полное единение с красивым и гордым животным. В моем немом надзирательстве не было и капли восторга и интереса, что испытывали другие посетители. Лишь сочувствие, понимание и острое желание побороться с индустрией, нацеленной на лишение животных родного дома. Как минимум, перестать посещать зоопарки, как максимум — создать организацию, отстаивающую права животных на жизнь в естественной среде, даже исключая ловлю «единичных образцов».

Сейчас я ощущаю ещё большую близость с той подавленной хищницей и невольно вновь переживаю все оттенки страха, испытанные мной, когда находилась на расстоянии волоска от смерти. Парализована я снотворным или кураре «ядовитого любовника» — большой разницы нет, учитывая, что похититель всегда может «случайно» переборщить с дозой. В такие моменты — куда больше ценишь жизнь и осознаешь важность и радость каждого мгновения, которым не придаешь значения в череде стабильных и безмятежных будней. Подобные эмоциональные встряски, погружающие тебя далеко за пределы комфорта: похищения, балансирование на грани между спасением и полным уничтожением научили меня радоваться приятным мелочам и замечать прекрасное в самых простых вещах.

Как бы хреново мне ни было, в какую бы жестокую «мясорубку» ни завернула бы меня судьба… лучшее, что я могу сейчас сделать — это проснуться, осознать, где нахожусь, и поблагодарить Бога за то, что я жива, и над моим телом не надругались и не воспользовались, бросив его в зыбучие пески Махруса. Я не ощущаю боли, никаких признаков ударов или вторжения в личное пространство, лишь слегка «штормит» после вколотого снотворного — все это сущий пустяк, по сравнению с тем, что рисовало мне мое воображение. Слабый шум волн, слышимый мной, словно сквозь призму толстого слоя льда, свидетельствует о том, что я все-таки не в «Шатрах», и это не может не радовать.

С трудом разлепляю веки, ладонями опираюсь на мягкую тахту, заваленную разноцветными подушками в восточном стиле. Я даже не знаю, смеяться мне или плакать… даже в столь подавленном, потерянном состоянии мне хватает всего одного взгляда на окружающее меня пространство для того, чтобы осознать, кому оно принадлежит, чьим присутствием пропитаны вибрирующие его энергией атомы, и кто прикасается к каждой вещи, рассказывающей о владельце комнаты.

Джамаль

И хватает одного вдоха полной грудью, чтобы окутаться им, ощутить его запах, на который мгновенно реагируют мои обонятельные рецепторы, подкидывая сознанию ряд ярких воспоминаний.

Чтобы окончательно убедиться в том, что не сплю, и я действительно нахожусь в мастерской Джамаля, я сгребаю в охапку одну из пухлых подушек и порывисто утыкаюсь кончиком носа в ее мягкую ткань.

Она пахнет его гелем для душа. Я в безопасности.

Так глупо.

Чувствую себя наркоманкой в «завязке», вновь дорвавшейся до вожделенной «дозы» после длительного перерыва.

«Я скоро его увижу», — с перебоями шепчет сердце и неистово бьется в груди, пока руки дрожат, а пальцы в хаотичном и нервном ритме сжимают его подушку. Следующий вдох причиняет мне агонизирующую боль, погружает в пучину противоречивых чувств, что я испытываю, предвкушая мгновение нашей встречи. слезы тяжелыми каплями опаляют веки.

Что стало с Эрикой Доусон, которая никогда не плакала, которая была такой сильной? Любовь сделала меня слабой, хрупкой, уязвимой и зависимой. Этого я всегда боялась, но, оглядываясь назад, я понимаю, что до этого ощущения — я не жила вовсе. Эрики Доусон больше нет… Медины, которая даже не помнит свою фамилию — тоже. Меня нет.

Точнее я сама уже не знаю, кто я. внутренний раскол, раздробивший мою душу на две части, разрастается и углубляется до катастрофических размеров.

Часть меня поет от радости, я ощущаю каждую иллюзорную и порхающую внутри бабочку, трепещущую в груди, другая же часть меня мгновенно превращается в выжженный гордыней, ревностью и «эго» тлеющий пепел. Соприкасаться с миром и вещами Джамаля — все равно что прикоснуться к мечте, которую в самый счастливый момент все равно отнимут высшие силы.

Я много раз задавала себе эти терзающие душу вопросы: почему никогда не смогу понять его, покориться его воле, безоговорочно принять все его условия, включая прошлую жизнь Джамаля и ее «последствия»?

Ведь есть доля правды в том, что Джейдан не виноват, что дважды вступил в брак до встречи со мной. И мне трудно поверить, что он влюблен хотя бы в одну из своих избранниц, учитывая тот факт, что прямо сейчас я нахожусь на закрытой выставке портретов Эрики Доусон.

Единственное, в чем я могу обвинять его — ложь. Он не сказал мне правду с самого начала. позволил мне влюбиться, слишком глубоко погрузиться и упасть в свой океан, встретить тот самый девятый вал с распростертыми объятиями в тот момент, когда стоило бы бежать без оглядки, чтобы в итоге не оказаться задыхающейся рыбкой, безжалостно прибитой к сухим прибрежным скалам.

Всем сердцем я хочу верить в то, что, несмотря на семейной положение, мой асад не испытывает к девушкам глубокого чувства, которое невозможно подделать, сымитировать… но даже если я забуду о гордости и приму этот «недостаток» с открытой душой, я никогда. никогда не смогу смириться с мыслью, что он будет «моим» лишь отчасти. Всё или ничего — вот мой девиз. Мне мало «половины» своего мужчины, я не хочу делить его ни с кем. Любовь это или эгоизм — у меня нет точного ответа на этот вопрос. Но сейчас, когда Джамаль так по-варварски похитил меня из-под носа принца и напугал до смерти, очень трудно засунуть свой эгоизм в одно место и не думать о себе. Сажусь на тахте, медленным, плывущим взглядом изучаю окружающее пространство, подсвеченное слабым светом настенных светильников голубого оттенка. Полукруглая мастерская при таком освещении озаряется имитацией сумеречного света. «Тайная комната» Джейдана отчасти стилизована под лофт и представляет собой настоящее убежище его создателя, целый бункер со всем необходимым для жизни. В случае атомного взрыва здесь можно просто закрыться и скоротать годик-другой и чувствовать себя как дома: возможно, такое впечатление создается за счет разбиения мастерской на зоны, удовлетворяющие все потребности ее владельца.