Вот тогда-то и возникла уже пятая по счету, самая, пожалуй, знаменитая российская цивилизация. Эпоха великого русского романа. Цивилизация чиновников и революционеров, гордых разночинцев, оскудевающего дворянства и первых шагов буржуазии. Цивилизация Толстого, Достоевского, Чехова, которая рухнула с первой русской революцией.

Совершенно отдельной цивилизацией стал Серебряный век – все другое. Другая городская среда, другие дома, рестораны, магазины. Другие законы, да и государство тоже по-другому устроено – почти парламентская монархия. Другие вкусы, другие нравы, другие «можно и нельзя», другие взаимоотношения между читателем и писателем (более панибратские, что ли; об этом писал Горький).

Потом были еще три российских цивилизации советского периода. Авангардистская – с 1918 по 1932 год. Здесь дата довольно точная – постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций».

Социалистическая (для культуры – соцреалистическая) – с 1932 до начала 1972 года, когда Брежнев перенес тяжелейший инсульт, но остался на своем посту. Начался декаданс советчины; в широких массах царили безыдейность и наплевизм, в образованном сословии крепло желание перемен.

Эта, уже девятая по счету российская цивилизация решительно отличалась от предыдущей двумя чрезвычайно важными вещами. Репрессивный аппарат, державший страну в страхе и повиновении, практически выдохся. Страна жила по инерции, держалась только своей громадностью и многолюдьем. И второе – самая высокая зарплата отличалась от самой низкой не более чем в пять раз; рынок труда замер, карьеры обессмысливались, никто ни к чему, по большому счету, не стремился. Национальной идеей стало мелкое скопидомство, обустройство садовых участков. Зато процвели литература, театр, кино. Закатная советская литература, в точности как на закате цивилизации № 4 (русско-французская имени Пушкина), стала единственной общественной трибуной. Писатели и критики стали властителями дум; «прогрессивные» журналы со «смелыми» романами и статьями рвали друг у друга из рук; «смелые» фильмы показывали на закрытых просмотрах; народ ломился на «смелые» спектакли. Кавычки я поставил по горькой необходимости. Простите.

Этот краткий курс нужен нам для того, чтобы понять: никакой единой, протяженной в веках российской цивилизации нет.

Что объединяет нас теперешних с теми, кто жил сто – полтораста лет назад?

Язык, территория и железные дороги.

А с теми, кто жил двести – триста лет назад?

Язык и территория.

А пятьсот – семьсот?

Язык.

А еще раньше?

Ничего.

Ну и ничего. Ладно.

Вопрос о российской цивилизации – вовсе не академический. Он очень актуален.

Цивилизация должна быть видна не только снаружи и издалека, но и изнутри, сейчас. Состоявшаяся цивилизация – та, насчет которой есть согласие современников и потомков. Согласие по существу, а не по оценкам. Можно хвалить законы, можно ругать их, но нельзя сомневаться, что они есть и что они именно таковы. Можно всей страной читать книгу писателя NN, можно презрительно хохотать, увидев ее на полке, но книга-то была и разошлась большим тиражом.

Сейчас мы пребываем в российской цивилизации № 10. Она же постсоветская, она же либеральная, она же глобализованная – но, в общем-то, непонятно какая.

Своей институциональной развинченностью она похожа на цивилизацию № 3 – между Петром I и Екатериной II. Своим бессмысленным изобилием литературных и философских, в основном любительских, текстов – на цивилизацию № 6, так называемый Серебряный век.

Что определенного мы можем сказать про нынешнюю российскую цивилизацию? Почти в любой век и любой год – хоть при Алексее Михайловиче, хоть при Леониде Ильиче – русский подданный, а потом русский гражданин мог сказать: у нас вот такие законы, у нас вот такие нравы, вот это делать нужно, вот это – можно, а вот это – нельзя, запрещено. А как у нас сейчас с законами и нравами, а также социальными и совестными запретами? Непонятно.

Конечно, мы сейчас очень сильно глобализовались. Кругом Интернет, импорт и Голливуд.

А где же свое, незаемное?

«Первоочередная функция всех питейных заведений во всех культурах – содействие в создании и укреплении социальных связей. Для всех питейных заведений характерна социально разнородная эгалитарная среда», – пишет английский антрополог Кейт Фокс (курсив автора). Эгалитарная – то есть где торжествует равенство.

Кейт Фокс пишет, что в барах или пивнушках собираются разные люди – соседи, прежде всего. Там можно встретить сантехника и профессора, журналиста и биржевого аналитика, средней руки бизнесмена и отставного полковника. И все они, переступив порог питейного заведения, становятся просто друзьями-собутыльниками.

Когда-то и у нас такое было. Даже в СССР. «Сайгон», «Яма», «Дубки», «Казбек».

«Узбекистан», кстати. Ресторан «Центральный» на улице Горького, около Пушкинской. Демократичнейшее было место, доложу вам я.

А сейчас – сплошной фейсконтроль и строгая классовость. Уникальная цивилизация!

Но, как говорили в социально разнородной эгалитарной среде бывших пивнушек, дай бог, не последняя!

Серый вечер в сером городке. Серые дома, серые заборы, серое всё. Вокзал. Платформа. Молодая серо одетая женщина сидит на скамейке. Поезд ушел, кино закончилось, магазин скоро закроется. Она смотрит в серую даль. Ей тоскливо, одиноко, беспросветно. Кто она? Библиотекарша? Бухгалтерша? Учительница?

Молодой мужчина сидит на скамейке напротив. Он ждет своего поезда. Он геолог, и потому слегка романтик. Он идет в магазин, покупает большую коробку конфет. Женщина все так же безнадежно сидит на скамейке.

– Вот, возьмите, – говорит он.

– Чего? – отодвигается она. – Зачем?

– Так, – говорит он. – Просто чтоб вы улыбнулись!

– Кобель паршивый! – орет она, отшвыривая коробку. – Ходят тут всякие! Чтоб я ему, значит, за конфетку?! За четыре пятьдесят, значит?!

Спасительно загудел подъезжавший поезд. Романтичный геолог залез в свой вагон и прямо в поезде написал письмо в газету: отчего же это люди такие злые и недоверчивые? Газета напечатала крик его души, и вот теперь мы знаем, как в стародавние советские времена простая, но честная и гордая женщина реагировала на бескорыстный подарок незнакомого проезжего мужчины.

По масштабу цен и общему антуражу внимательный читатель догадался, что дело происходило не сегодня и даже не позавчера. Верно: я эту историю не сам придумал, а давным-давно прочитал в «Литера-турке». В те времена люди писали письма в газеты. Потому что тогда не было ЖЖ, а также Фейсбука и Твиттера.

Интернет появился, а проблема осталась. Иногда кажется, что она даже усугубилась. Потому что сами понимаете: ну сколько писем читателей может уместиться на газетную полосу, раз в месяц? А Интернет – штука беспрерывная, безразмерная и унисексовая. Жалуются все на всех в любых объемах, днем и ночью. В том числе и по поводу подарков.