знает. Матерей видят редко. После взросления все юноши планету покидают. Куда, зачем? Об этом только общие слова. В другие инопланетные колонии, где их обучают нужным профессиям. Бывало и такое, что иные возвращались, окончательно повзрослевшие огрубевшие, только затем, чтобы забрать с собою ту или иную девушку. Мне ещё повезло. Мама со мною почти не расставалась. Красивый, безмятежный, без проблемный, всегда одинаковый мир. Сияющий океан, цветущие острова, с лиловыми, розовеющими, ярко-синими вкраплениями в зеленой облачности. Инкубатор счастья. Скука страшная. Одни девушки, женщины вокруг. И отдыхающие редкие мужчины, временно потерявшие ум от их изобилия. Те, кто живут там постоянно, семьями, селятся на отдельных островах. Но при желании всегда могут покинуть планету. Там никого и не держат. Условие одно. Детей оставлять царице нашего мира. Моей матери. Исключая уже взрослых, понятно.

– Короче, рай с гуриями. Какой-то ужас ты описала.

– Ужас и есть. Ты скучаешь по своим детям? По своим дочерям?

– А как ты думаешь? Я мало их любил, мало ласкал. А некоторых и не видел ни разу. Я был прекрасный, ответственный труженик и очень плохой человек.

– А теперь? Будешь хорошим?

– Буду хорошим. Буду любить тебя как дочь и как жену, как единственную мне родную. Не Кука же мне любить как единственно-родного, или молчуна Андрея, или молчунов-сыновей Кука, похожих на роботов своей безупречной дисциплинированностью. Или же Веронику полюбить?

– Не надо Веронику. У неё, кажется, уже обнаружился тут кандидат в утешители. Но я ничего тебе не говорила. Почему бы ей не приблизить Андрея Скворцова? Она же опытная женщина, а вас мужчин тут больше, чем нас, женщин. Оказывается, Вероника и Андрей друг друга знали в юности. Представляешь? Но тогда Андрей её не оценил. Или же он был слишком молод и озабочен своими великими целями. Вероника говорит, что он был настолько классный, что она не могла смотреть в его лицо, боясь окончательно ослепнуть. Не похоже как-то. Так и было? Он был супер?

– Не сказал бы. Мне кажется, он был серостью редкой. Дисциплинирован, безупречен в поведении, учился хорошо, ни с кем не дрался, не ругался, не толкался, не произносил пошлостей и прочей словесной скверны. Девушек избегал. Один из приближённых учеников самого Кука, в его группе под кодовым названием «Захват будущего».

– И ты туда входил?

– Входил. Но был тому, кто теперь Андрей, полной противоположностью.

– Как звали Андрея прежде? И как же Кук тебя терпел?

– Его звали сказочным именем Ратмир. По фамилии Быстров. Он и был бегун быстрее всех. Оправдывал фамилию. А меня Кук как-то терпел и даже любил. Этого не отрицаю.

– Андрей был быстрее тебя? Ты позволял хоть кому быть лучше себя?

– Я жил в своё удовольствие и не хотел быть всех лучше. Но Кук, а тогда он был Вороновым, всё равно не считал Ратмира лучшим. Он выделял меня и ещё одного парня, чья последующая жизнь, перевалив за полвека, сложилась плачевно. Он стал душевнобольным.

Ландыш обняла его, прижалась теснее, – Радослав, не будем о прошлом. У нас впереди будущее на новой планете. Мы будем жить среди чужого населения. Мы должны поддерживать друг друга. Ты такой сильный, большой, мужественный, мой… – она елозила губами по его шее, груди, призывала к любви, и он шёл ей навстречу. К ней, к худышке с маленькой нежной грудью, с остриженными жёсткими волосами, маленькими губами и носиком, с уже не прячущимися, а пристальными глазами размытого синего цвета, похожего на прозрачный цвет камня, так называемого «рысьего сапфира». Он не мог видеть цвета её глаз в почти полном мраке, но представлял их себе ясно. Впервые он хотел именно эту женщину – вчерашнюю неловкую девушку, несколько застрявшую в своём детстве. А теперь она была другой. Она была ценностью сама по себе и не нуждалась в голографической подсветке.

Уснула она быстро. Повернув голову, Радослав увидел ту, кто в прошлые ночи входила в чужое тело и овладевала им как своим аватаром. Длинные волосы, ниже талии они были, укрывали её плечи, и что-то белое мягко светилось, как облако, в котором она и находилась.

– Как-то ты припозднилась, – только и сказал он. – Зашилась совсем? Или там ты уже не шьёшь своих бесподобных платьев? Почему же ты в Ксению никогда не вселялась, пусть и на ночку, другую?

– Я не нечистый дух, чтобы в кого-то вселяться. И уж тем более не дух святой. Я приходила к Ксении, только она тебе ничего не говорила об этом. Я щадила её, поскольку она любила моих детей, как своих. Воспитывала их, и мне было необходимо, чтобы ты был рядом с ней. Чтобы у наших детей была семья. До неё мне не было ни малейшего дела.

– А до Ландыш дело есть?

– Ни до каких ландышей мне дела нет. Я соскучилась по тебе, и раз уж ты остался одиноким, я и пришла.

– Нэя, на той планете осталось твоё тело. Оно в особом составе и не подвергнется ни малейшей порче никогда, пока его не вскроют. Скажи мне, если тем твоим останкам при посредстве сложнейшей операции, а такие возможности давно открыты, внедрить в сохранившийся, но мёртвый мозг, твой Кристалл, ты оживёшь? Как неоднократно оживал твой Тон-Ат?

– Не знаю. Может, и оживу. Если сумею туда внедриться и запустить все остановленные жизненные процессы. А ты хотел бы?

– Понимаю, что фантазирую. Но мне хотелось бы прибыть на Паралею вместе с тобою к Тон-Ату, чтобы увидеть нашего первого сына. Ты могла бы остаться там даже в случае нежелания терпеть меня рядом. Как тебе такая мыслительная игра?

Она долго молчала. – Я скучаю по Паралее. Это правда. Я любила мою планету, давшую мне моё тело, моих родных, наконец, единственную любовь всей моей жизни. Я тоскую настолько, что и теперь плачу о ней. Я хочу начать там новую жизнь. Без тебя.

– За что ты разлюбила меня на спутнике? Разве я плохо к тебе относился?

– Относился хорошо. Только там было душно, тесно, бессмысленно. Потом роды, дети, страх за них. Было очень тяжело. Каждодневно одно и то же, хотя дети менялись, росли, а у меня не менялось ничего. Всё тот же застылый лесопарк шелестел и шевелился в голографической обманке на стене нашей спальни, всё тот же детский плач по ночам. Я утратила ощущение тебя в себе, я тупела и одновременно сжималась в некое внутреннее обнуление. Я хотела вырваться оттуда. Я хотела на Паралею. Гулять по настоящим дорожкам, трогать живые ветви и вдыхать подлинный воздух своей