– Марк Анатольевич?

– Дааа (вальяжно отвечает он)

– Вам привет с того света.

– Что!!! Кто это??? (вальяжность мгновенно исчезла)

– Как кто? Это рано ушедший из жизни Денис Королев…

Тут начались различные причитания, что его подставили и т. д. Мы, конечно, все это свели к шутке. Только…, к сожалению, рано ушедшим из жизни оказался сам Марк. Как пел В. Высоцкий: «Смерть самых лучших намечает! И дергает по одному!» Очень жаль! Очень талантливый был композитор. А он мечтал написать оперу, только не мог найти подходящего сюжета. Мог бы еще много красивой музыки написать.

С творчеством композитора Г. В. Свиридова я познакомился еще до поступления в консерваторию. Как я уже писал, я был на вечере вокального факультета в Малом зале консерватории. Там, помимо других студентов, пел тогда еще совсем молодой студент Саша Ведерников. И пел он романсы Г. В. Свиридова на стихи Роберта Бернса. Пел он их прекрасно, с хорошим темпераментом, очень выразительно и вдохновенно. А. Ф. Ведерников Народный артист СССР потом всю свою творческую жизнь пел романсы Г. В. Свиридова. Он стал, как бы, личным певцом этого композитора. Позднее, будучи студентом вокального факультета консерватории, я познакомился с романсом Г. Свиридова на стихи С. Есенина «Есть одна хорошая песня у соловушки». Очень мне понравился этот романс, я его выучил и стал петь. Правда, это стало причиной некоторых насмешек моих сокурсников. Конечно, слушать из уст очень молодого человека слова: «…промотал я молодость без поры без времени… или… я отцвел не знаю где, в пьянстве, что ли, в славе ли» не совсем органично. Ну, молодость, как известно, это такой недостаток, который быстро проходит. Позднее я пел много романсов Свиридова и на стихи Пушкина, и на стихи Есенина. Часто включал их в репертуар своих сольных концертов. Однако, непосредственно пообщаться с самим Георгием Васильевичем мне так и не довелось. Не сложилось. Или, как говорил Покровский – «не судьба».

Мне иногда задают вопрос, испытываю ли я ностальгию по театру Станиславского и Немировича-Данченко? Нет, не испытываю. Хотя театр встретил меня очень дружелюбно, и я там много сделал за неполный сезон. Но за такое короткое время я не успел прикипеть, вжиться в театральный организм. Это время было для меня очень напряженным. В консерватории – последний курс со всеми экзаменами, оперная студия – со всеми спектаклями. Да и в Большом театре я сразу попал в водоворот очень интересных работ, так что думать о прошлом как-то не приходилось.

Иногда меня спрашивают, что я чувствую, когда меня сравнивают с Лемешевым и Козловским в партии Ленского? Ничего не чувствую. А меня практически, никто и не сравнивает. Или почти никто. Во всяком случае, я этого не слышал. Сказать, что я при этом что-то чувствую – не могу. Если мы вспомним историю, то Лемешев и Козловский всегда были соперниками. Но так устроен мир, одному человеку нравился Лемешев, другому – Козловский. И это нормально. А поклонницы очень строго делились на «Лемешисток» и «Козловитянок». В наше время такого самозабвенного поклонения оперным певцам уже не было. Хотя, все равно были люди, которые больше любили кто Лемешева, кто Козловского, а кто-то и Дениса Королева.

В 1968 году начались работы, над новой режиссерской редакцией оперы «Евгений Онегин». Борис Александрович Покровский решил по-новому переставить свой же собственный спектакль, им же поставленный в 1944 году. Музыкальным руководителем он взял знаменитого М. Л. Ростроповича. Во время этой постановки я впервые познакомился с тем, как работает Борис Александрович. Все репетиции проходили очень интересно и насыщенно. Я ходил на них с огромным удовольствием и даже с вдохновением. Борис Александрович очень интересный, очень много знающий, очень образованный, в том числе и музыкально, и вообще – очень талантливый человек. Как я потом выяснил, он должен был стать пианистом, учился у самой Елены Фабиановны Гнесиной, одной из сестер, которые учредили институт, названный впоследствии их именем. Но потом что-то произошло, кажется с рукой, и Борис Александрович не смог больше заниматься фортепьяно. Но музыкальная основа у него уже была заложена. Тогда он решил обратиться к режиссуре, притом к оперной режиссуре. Он создал потрясающий метод постановки спектаклей. Как бывший пианист, он всегда брал за основу музыкальный материал, всегда очень точно следил за лейтмотивами, и вообще темами, которые присущи тому, или иному персонажу и даже оркестровому инструменту. Он досконально работал со всеми: и солистами, и артистами хора, и артистами миманса. Каждому артисту он давал персональный сценарий по личному поведению артиста на сцене, что, где и когда делать, как двигаться и т. д. Все персонажи на сцене жили. На сцене не было «мертвечины», которая часто бывала в «допокровских» постановках. Без преувеличения Б. А. Покровского можно назвать истинным гением. Дирижер Е. Ф. Светланов предлагал даже занести имя Б. А. Покровского в книгу рекордов Гиннеса: «за безмерное трудолюбие, великий талант и верность искусству». Я с ним полностью согласен. Борис Александрович не только ставил ту или иную оперу, но и, опосредованно, учил нас логике сценического поведения, логике режиссерских задумок. Лично я на своём опыте это очень сильно прочувствовал. Теперь, когда я смотрю новые постановки, я гораздо лучше, чем раньше понимаю логику режиссерского замысла (или отсутствие таковой). Очень часто Борис Александрович, когда хотел похвалить кого-то, с одной стороны, а с другой стороны дать новый стимул певцу, говорил: «То, что Вы сделали, это талантливо, но не гениально». Он очень любил и ценил актеров. Пожалуй, главная заслуга Покровского, что он преобразил оперный театр и заставил всех не только петь, но и играть. В его спектаклях играли все – и солисты, и хор, и миманс. Театр перестал быть чем-то застывшим, закостеневшим. При Покровском в спектаклях закипела жизнь.

Очень часто на репетициях Борис Александрович говорил, что очень важно найти нужное «интонирование слова». Я очень долго не мог понять, что он имеет ввиду. Под «интонированием» я понимал общепринятое музыкальное интонирование, связанное со звуковысотностью нот. А слово?.. Спрашивать как-то не хотелось. Но вот однажды я все понял. По радио я услышал, как талантливый артист из хорошего московского драматического театра читал стихи. Он прочитал стихотворение, которое мне было очень хорошо знакомо, т. к. я пел романс на эти же стихи. И я увидел, что артист расставляет акценты совсем не так, как я привык, а по-другому. И это было для меня очень ново и интересно. Вот тут-то я и понял, что имел ввиду Борис Александрович. Другими словами: