Когда они ехали в его машине в аэропорт, она спросила, женат ли он. Он ответил, что да, он женат, и сказал, как долго, и она ещё недоверчиво переспросила: «Двадцать семь лет?»

Едва удержалась от того, чтобы вскрикнуть от изумления. Он хорошо это запомнил. Как будто в этом было что-то из ряда вон выходящее.

— А мне кажется, что это тянется уже целую вечность, — сказал он, глядя на светлую дорожку, прокладываемую в темноте светом фар его автомобиля и попытавшись объяснить ситуацию.

— Когда мы поженились, я уже работал в канцелярии шерифа, но Рене не хотела быть замужем за полицейским. Она сказала, что для неё невыносимо все время волноваться и переживать за меня, как бы со мной чего не случилось. И ещё она говорила, что служебные дела я ставлю превыше всего.

— И это на самом деле было так?

— Иначе нельзя. Поэтому я ушел со службы. И если тогда ей не нравилось быть замужем за полицейским — то теперь она просто-таки изводится от мысли, что её муж занимается поручительствами. И все эти последние девятнадцать лет, когда её спрашивают обо мне, она всем отвечает, что я продаю страховки.

— Вы совсем не выглядите как поручитель, — сказала Джеки.

Наверное это должно было прозвучать как комплимент. Она не сказала, как, по её мнению, должен выглядеть человек, занимающийся поручительствами. Макс подумал, что скорее всего она до их встречи представляла себе жирного и неопрятного коротышку, в поношенном засаленном костюме и сигарой в зубах. Именно такое представление имеет большинство людей об этой профессии.

— Рене ушла от меня. Она открыла картинную галлерю, где вокруг неё увиваются какие-то непромытые юнцы, больше похожие на наркоманов-гомосексуалистов. Мы и до этого уже пару раз жили порознь. Но последний раз затянулся вот уже почти на два года.

— Тогда почему бы вам не развестись? — поинтересовалась Джеки.

— Как раз сейчас я всерьез думаю об этом.

— Я имею в виду, что вам нужно было бы развестись ещё тогда, раньше. Если уж вы никак не можете поладить между собой.

— Просто не хотелось связываться. Казалось, что это будет чересчур сложно...

Теперь он так не считал, возвращаясь домой и думая о Джеки Берк. Он вспоминал блеск в её глазах, и тот её откровенный взгляд, словно говоривший: «Мы с тобой ещё могли бы позабавиться».

Или может быть она просто цинично разглядывала его, желая дать всему свою оценку, и это её выражение говорило: «Ты мне ещё можешь пригодиться».

И такое возможно.

Но обе возможности приятно возбуждали.

Макс свернул на подъезд к дому, который они с Рене купили двадцать два года назад, когда у неё закончился период увлечения ажурной вышивкой и она начала плести макраме, или все наоборот. Одноэтажный дом старой постройки с верандой, порядком изъеденный термитами, был почти не виден с улицы из-за буйно разросшихся карликовых пальм и банановых деревьев. Рене переехала отсюда на квартиру в районе Пальм-Бич-Гарденз, находившуюся недалеко от того места, где жила Джеки Берк — судя по протоколу её ареста. Он остановил машину на дорожке, собираясь сначала зайти домой, и рассчитывая попозже заехать к себе в контору. Еще удивительно, что за то время, что он провел с Джеки, его мобильный телефон так не разу и не зазвонил. Обычно время с шести до девяти часов вечера для людей его рода занятий, считается наиболее горячим.

Он открыл «бардачок», собираясь забрать из него револьвер. Когда Максу вынужденно приходилось хотя бы ненадолго расставаться с ним, то потом он любил подержать его в руках и лишний раз проверить; сегодня вечером ему было необходимо убедиться, что охранник из Форта вернул ему именно его револьвер. Макс пошарил рукой в ящике для перчаток, затем нагнулся, чтобы заглянуть туда. Пистолета там не было. Никто не прикасался к машине, пока они сидели в баре, иначе сработала бы сигнализация. Они вышли из отеля, и он открыл дверцу перед Джеки. Она села, он закрыл дверцу с её стороны, а потом обошел вокруг машины...

А что если тот её взгляд означал: «Я и сама смогу позаботиться о себе.»

Это был дом той планировки, где входные двери квартир выходили на балконы, и ночью было видно, как по всему фасаду здания, на всех его этажах светятся крошечные оранжевые огоньки. Квартира Джеки находилась на четвертом этаже, на который можно было подняться в лифте, а затем проникнуть и внутрь квартиры, воспользовавшись для этого изящной отмычкой и немного поорудовав в замке её заостренным концом, пока не раздастся наконец отчетливый щелчок. Проще простого. Тем более, что Орделл обратил внимание на установленный в двери квартиры замок ещё во время своего самого первого визита сюда...

Пройдя по небольшому коридорчику мимо кухни он очутился в гостиной, к которой примыкал небольшой закуток столовой. Слева были двери в спальню и ванную. Он помнил, что здесь было довольно мило, но как-то пусто: белые стены, белые портьеры над стеклянной дверью на балкон. Орделл раздвинул портьеры на окнах, и в комнате стало посветлей. Он сел на диван и стал ждать. Просто сидел один в темноте, мысленно прикидывая, сколько времени может потребоваться Максу Черри на то, чтобы доехать до Форта, уладить там все формальности, а потом отвезти её домой... Хотя может быть она решила ещё забрать со стоянки машину. Вспомнив то, как Макс Черри принял у него часы в оплату за оформление поручительства, он усмехнулся. И все же здесь было как-то неуютно. Все отделано замечательно: дорого и красиво, но создавалось впечатление, как будто хозяйка не собиралась задерживаться здесь надолго, и поэтому у неё все было готово к тому, чтобы в любой момент покинуть это жилище. Здесь не было той непередаваемой домашней атмосферы, создаваемой обычно женщинами при помощи различных изящных безделушек, расставленных по всему дому. Он протянул руку и включил лампу.

Незачем пугать даму. Представить только: она войдет, увидит мужчину, сидящего в темноте и может быть закричит. Будет лучше, если она будет спокойна, пусть думает, что ей нечего опасаться. Прежде всего нужно будет обратить внимание, на то, как она поведет себя с ним, не будет ли нервничать. Да и кому в наше время вообще можно доверять? Ну, кроме Луиса. Ясно? На ум тут же пришла мысль о Луисе. За все эти двадцать лет их знакомства он проявил себя, как человек, который никогда и не при каких обстоятельствах не выдаст, ни словом не проговорится. Как и любой профессионал он предпочитал держать язык за зубами. Даже считая себя человеком в принципе хорошим и правильным, Луис никогда не донес бы на другого. Луис заслуживал того, чтобы и ему перепала бы кое-какая доля с навара. Не слишком много, а скорее так себе, что-нибудь по мелочи.

Орделл ждал.

В конце концов устав от безрезультного ожидания, он встал с дивана и отправился на кухню, где нашел бутылку с шотландским виски и налил себе немного, бросив в стакан несколько кубиков льда из холодильника. Из еды в холодильнике не оказалось почти ничего. Видимо, хозяйка отправлялась за покупками каждый день. Апельсиновый сок, бутылка «Перриер», полбуханки хлеба. Маленький кусочек позеленевшего сыра. Несколько маленьких стаканчиков с фруктовым обезжиренным йогуртом — рацион женщины, заботящейся о стройности своей фигурой. Орделл подумал о том, что уж как раз об этом ей стоило бы беспокоиться меньше всего. По его наблюдениями полнота ей не грозила, и вообще у неё была потрясающая фигура, и наверное очень красивое тело. То тело, которое Орделлу очень хотелось увидеть, но только у неё никогда не было желания показать ему. Как-то раз он обнял её, сказал что-то типа, «Ну вообще... ты такая хорошенькая», а она посмотрела на него так... не то чтобы высокомерно, но как-то устало и неодобрительно, как будто ей ещё предстояло заняться стиркой. Может быть сегодня, если она будет напугана, и решит ублажить его...