— Она пришла меня навестить, — прошептала Давелли одному из своих близких прежде чем закрыть глаза. — И пробыла четверть часа.

В 1910 году, когда она встретилась и подружилась с Март Давелли, смерть еще не существовала для Коко. Жизнь была прекрасна! Скачки, Довилль, поло. Бой Кейпел познакомил ее с англичанами, приезжающими в Париж, чтобы рассеяться от сурового лондонского климата; речь идет, разумеется, о климате моральном. Встречалась и с русскими, великими князьями и графами, разгонявшими скуку в Париже. Это была еще «Белль эпок», и Наслаждение носило имя Париж.

Коко открыла бутик в Довилле. В Париже она работала у себя на авеню Габриэль. В Довилле на маркизе над витриной появилось ее имя — уже черным на белом — Габриэлль Шанель.

В пору ее первых успехов умерла ее старшая сестра Жюли-Берт[97], оставив маленького сына. Коко занялась им. Можно сказать, усыновила своего племянника Палласа.

Помните, что она сказала во время одной из наших первых встреч о мальчике, которого по ошибке в родильном доме отдали другой женщине и от которого потом отказалась родная мать:

— Я бы усыновила его!

И тут же добавила:

— Поместила бы в лучший пансион Швейцарии.

Что она и сделала со своим племянником Палласом. Но послала его не в Швейцарию, а в Англию, в колледж Бомон — католический Итон. Только что начав зарабатывать деньги, она уже равнялась на других: Бальсанов, Шаваньяков, Нексонов, Сен-Соверов, учившихся в английских колледжах или посылавших туда своих детей.

Мода шла тогда из Лондона, где принято было одеваться; туда даже посылали стирать белье. Все игроки в поло, окружавшие Коко, говорили по-английски. Как и великие князья, но эти знали и французский. Коко только и слышала, что stud book, race, dead heat, start и, чтобы не забыть, five-o'clock-tea[98] — написанное большими белыми буквами (по-английски) на витринах всех кондитерских, даже в провинции. Говорила ли уже тогда Коко по-английски? Я забыл ее об этом спросить. Можно думать, что она научилась ему, как научилась смаковать устрицы, со свойственным ей прилежанием. Она усвоила эту англоманию естественно, как растение усваивает и извлекает пользу из дождевой воды; она делает листву блестящей и приносит плоды. Она говорила:

«Однажды я надела мужской свитер, просто так, потому что мне стало холодно. Это случилось в Довилле. Подвязала его платком (на талии). В тот день я была с англичанами. Никто из них не заметил, что на мне свитер. Никто не сказал, что он мне идет, что я в нем красива. Англичане ничего вам не говорят. Я смотрела, как они играют в поло. Не знала, кому из них принадлежит свитер, который взяла с плетеного кресла. Стоял конец августа. Говорили о войне. Я была недалека от того, чтобы думать, что немцы собираются начать войну, специально чтобы помешать мне делать шляпы».

Такова версия самой Шанель о том, как родилась Шанель: свитер игрока в поло, подвязанный на талии платком, допустим, шарфом. Первое платье из джерси. Направление было определено. На авеню Габриэль, где она делала шляпы, появилась портниха. Коко имела право делать платья только из джерси, за другие, настоящие, ей угрожало привлечение к ответственности за незаконную конкуренцию. Джерси? Тут нечего сказать. Настоящие платья не делают из джерси. Джерси — это для мужчин, к тому же… во Франции им не пользуются. Его носят в английских колледжах. Племянник Коко приехал на каникулы из Бомона в темно-синем блейзере. Коко ощупала его. Эврика! Эврика! Осталось только выкроить и сшить. Форма, вкус — все это было в ней самой. Ее гениальная идея заключалась в том, чтобы трансформировать английскую мужскую моду в женскую. Причем, как это она уже проделала со шляпами, с таким вкусом, который исключал малейший намек на двусмысленность. Она преображала все, к чему прикасалась. Жакеты, блузки с галстуками, запонки — все, что она заимствовала у мужчин, благодаря ей превращалось в ультра-женственное.

Вместе с Март Давелли, которую она одевала, они стали появляться в платьях-«открытиях» Коко и таким образом вводили их в моду. Похожие, как близнецы, они являли собой образ новой элегантности. Адриенн и сестренка Антуанетт тоже служили своего рода манекенщицами. Как в Мулене?

Нет, черные годы Мулена уже исчезли в пучине забвения, на которое их обрекла Коко.

— У меня хорошие новости от моего племянника, — говорила она знатным дамам, которые пытались было смотреть на нее свысока. — Он учится в Англии, в колледже Бомон.

Можно не сомневаться, что молодая профессионалка, умело лансируя, «шанель» преуспеет.

Почему же Коко добилась гораздо большего, чем просто успех?

В 1906 году Пуаре[99] упразднил корсет. В 1908-м остриг своих манекенщиц. Был первым модельером, выпускавшим духи. Правда, не под своим именем, а под именем своей дочери Розин. Но не совершил революцию, как это сделала Мадемуазель Шанель. Однако не ошибаются ли, говоря, что Мадемуазель Шанель произвела революцию в моде? Не потрясла ли она, скорее, нравы?

Вот что услышала актриса Габриэлль Дорзиа, когда при ней впервые произнесли имя Шанель:

— На рю Сент-Оноре появилась маленькая забавная модистка.

Ее ателье уже перебралось с авеню Габриэль на рю Камбон, 14[100], на углу рю Сент-Оноре.

Мадемуазель Шанель не понравился бы этот эпитет — «забавная». И все же… К ней шли прежде всего потому, что она была забавна. Какова, да она же номер! Вот что думали о ней. Ни на кого не похожа. С ней весело. С ней жизнь меняла краски и становилась ярче, занятнее, не такой скучной, как обычно. С ней как бы выходишь из сумерек на яркий свет. Одно из первых платьев из джерси она сделала для Дорзиа. Темно-синее, прямое, еще очень длинное с жакетом в форме кардигана и маленьким кроличьим воротником. Им, как вспоминает мадам Дорзиа, снабдил начинающий меховщик. Его имя — Жак Эйм[101].

Когда-то, и так было еще в 1910 году, в пору дебютов Коко, китайские императрицы или куртизанки никогда не обрезали себе ногти. Длиной ногтей измерялась социальная значимость их красоты.

Туалеты кокоток, их шляпы — это ногти китаянок, не позволявшие им работать и превращавшие их из живых людей в дорогие безделушки.