Ганк бросился бежать, а Квен снова посмотрел на Эппа:

— Да, старый приятель. Хватка у тебя все еще есть, а то ведь не те стали нынче ловчие. Говоришь, даже Далугаеша может на меч взять? Интересно. Надо, надо Данкую вызывать мастеров из клана Хара, если уж одного из лучших ловчих зарубил какой-то мальчишка. Хотя с Сиватом и Ишхамай не справиться даже им. Ну от этих-то только один страх…

— Что мне делать? — хрипло спросил Эпп.

— В Хурнай отправляйся, — твердо сказал Квен. — И жди там Куранта с домочадцами. И главное — этого Лука. Чутье подсказывает мне, старина, что именно его мы упустили в Харкисе. Я тоже кое-что разузнал. По возрасту вроде подходит, вот только масть у него белая… Но с умом да с малым колдовством…

— Колдовство запрещено в Текане, — напомнил Эпп.

— Воровство тоже, — зло хмыкнул Квен. — Если он так ловок, значит, и щит — его рук дело. Тогда, выходит, имя его не Лук или Луккай, а Кир Харти, и он не кто иной, как внук последнего урая Сакува. Шрам у него на лбу был?

— Был вроде, — нахмурился Эпп. — Едва заметный, из-под волос и до середины лба.

— Он, — процедил сквозь зубы Квен. — В Хурнай тебе дорога, старшина.

— Что ж, — Эпп расправил плечи, — в Хурнай, значит, в Хурнай.

— Этих обормотов с собой возьми, — кивнул на застывших столбами Хапа и Хаппара воевода. — Заодно обучи их, а то уж отцы их приходили ко мне, жаловались, что растут никчемными придурками. Все мысли о бабах да о сладостях, причем о первых только мысли. Хорошо хоть к вину пока не пристрастились. Идти в Хурнай следует скрытно, к примеру, как бы по торговым делам. Сейчас отправляйтесь в казарму, получите деньги, одежду, довольствие. Товарец какой-нибудь, из того, что помельче, чтобы за коробейников сойти. Потом к пристани. В полдень намешский купец пойдет вниз по реке, будет предупрежден. Осядь в Хурнае, внимания к себе особо не привлекай, но жди.

— А когда дождусь? — спросил Эпп.

— Убивать всех, — процедил чуть слышно Квен. — С остальными, если не срастется, Пустота пусть разбирается, а этого Лука надо убивать. Как только увидишь, так сразу и убивать. В спину, в лицо, стрелой, мечом, копьем, как угодно, но чтобы наверняка. В толпе, один на один, днем, ночью, в постели, за столом в гостях хоть у самого урая Хурная, все равно убивать! Но будь осторожен, Данкуй тут настоящего отца парня разыскивает, за ночь, я думаю, в этом деле не продвинулся, но кое-что успел раскопать об отце названом, об этом самом Куранте. Правда, все на уровне слухов, но порой и слухов достаточно. Возможно, что этот самый Курант не просто слепой циркач. Есть отголоски, что не гнушался и воровством, просто не попадался никогда. Не то что водичку не замутил, даже ног не замочил. Если действительно те дела, о которых я думаю, на нем, то не бедный он человек, совсем не бедный.

— Так чего ж он в циркачах? — выпучил глаза Эпп.

— А кем еще ему быть, чтобы ни под какого арува не попасть? — нахмурился Квен. — Или у него есть ярлык вольного всадника? Да, почтения к циркачам нет, но так и к луззи никто их не причисляет. Свобода! Живи где хочешь, езжай куда хочешь. Для вора лучше и не придумаешь. Ты о другом думай. Если он богат, значит, есть где ему укрыться, есть. Так что поброди по Хурнаю, ожидая гостей, присмотрись. Может быть, там его берлога? Но сберегайся. Он ведь и кровь пустить был горазд. Очень возможно, что за последние несколько лет немало ловчих спровадил в Пустоту. Это уж я сам чую. Срастается так вроде. Понятно?

— Понятно, — хрипло ответил Эпп. — Выходит, убивать надо этого… Кира Харти? А эти?

Старшина глазами повел в сторону молодцов.

— Дело сделаешь, мне они побоку, — понизил голос Квен. — На сталь их не бросай, но и от схватки не удерживай. Больно дорогую цену мы можем заплатить. Я бы сейчас собственными руками сотню ловчих обезглавил, если бы это беду остановило. Или ты думаешь, Харкис рубили из-за прихоти какой?

— Значит, если не справлюсь, этим, — старшина коснулся вздувшегося рукава, — не обойдусь?

— Не обойдешься, — кивнул Квен. — Но и на хорошую порку тоже не рассчитывай. Пагуба наступит, Эпп.

Красноватое солнце только начало подниматься, поэтому дозорный клана Смерти не сразу разглядел вспышки на ближайшей сигнальной вышке, подобные которой тянулись от Хилана по главным трактам, охватывая изрядную часть Текана. Он привычно сдернул чехол с начищенной поверхности и отсигналил, что готов принимать сообщение. Дело было не только привычным, но еще и легким: день — значит, не надо разжигать костер, солнце на востоке, да еще и пока что не так высоко, — значит, можно обойтись одним зеркалом, а не двумя, а тем более тремя. Дозорный вытянул из ящика восковую дощечку, чтобы выцарапать на ней полученное сообщение, но почти сразу забыл о ней. Вспышки хитро отраженного солнечного луча несли не слишком приятную весть. Дозорный отсигналил, что сообщение принято, и побежал вниз по ступеням башни. Через пять минут урай клана Смерти назвал три имени — одно женское и два мужских: Хурта, Игай, Заманкур, — а через час три лучших воина клана покинули Сакхар. Верхом на выносливых гиенских низкорослых лошадках они двинулись по дороге в сторону Хилана. Хрупкая на вид, подтянутая черноволосая девушка с тонким лицом. Веселый, подставляющий ветру гриву кудрявых волос широкоплечий молодой мужчина. И седой, сутулый, бородатый, но все еще крепкий старик. Почти две тысячи лиг. Две недели пути, чтобы загнать лошадь, три недели, чтобы сберечь ее.

В полдень, когда солнце поднялось в зенит и казалось не просто мутным красным пятном, а вознесенным в небо пламенем, копыта коней застучали и на той дороге, которая вела в никуда. Трое всадников появились прямо из багровой стены. Затрещали размалываемые черными подковами кости. Заблестели на солнце под бархатистой шкурой мускулы огромных коней. Затрепыхались на ветру черные плащи. Трое всадников, которые вроде бы не имели ничего общего с людьми, приближаясь к крайнему дозору, обретали их черты с каждым шагом. Когда всадники остановились возле костра, они уже были почти обычными воинами, пусть ужас и охватывал всякого, взглянувшего на них. Их доспехи были скрыты плащами, но на груди каждого висел знак Пустоты — бронзовая табличка с двенадцатью отметинами по сторонам ее, словно циферблат часов, часовщик которых не затруднил себя устройством механизма и стрелок. Один из двух дозорных поднялся, потому что второй от страха потерял сознание, взял в руки тяжелый кувшин и поднес его первому всаднику, которым был гигантский, в два раза тяжелее обычного воина, мужчина с низким лбом, короткими волосами и глубоко посаженными глазами на квадратном лице. Он отпил воды и гулко произнес свое имя:

— Ваппиджа.

Следующей глоток воды сделала женщина. Она была полегче первого всадника, но не уступала ему в ширине кости и могла бы уничтожить самую ушлую торговку хиланской водяной ярмарки одним взглядом. На вид ей было лет пятьдесят, хотя ее рыжеватые волосы своей густотой сделали бы честь и молодке. Но больше от молодки у этой всадницы не было ничего. На широком лице царила скука и равнодушие.