— рука у нее крепкая, а лицо полно покоя и достоинства.

Возле них вечно толпятся фотографы и художники-портретисты. Фотографы снимают на их фоне желающих, а художники — рисуют, давая своим полотнам самые звучные и поэтические названия.

Но самое хорошее название «Он и она». А короче — «Они».

Успех

Из жизни

Выступал как-то в одном солидном учреждении на празднике, читал рассказ, где главный герой Николай Иванович пошел к любовнице. В зале хохот истерический. «Вот, — думаю, — простенький рассказец, а какая реакция!» Вышел за кулисы, а там организатор концерта бледный. Говорит: «Что вы наделали?!» Я говорю: «Как вы просили — никакой политики». Он говорят: «При чем здесь политика, у нас начальника зовут Николай Иванович!»

Полный вперед!

Я тут на корабле служил.

Капитан кричит: «Так держать!»

Боцман кричит: «Так держать!»

Я говорю: «Что держать-то?..»

Капитан кричит: «Стоп машина!»

Боцман кричит: «Стоп машина!»

Я говорю: «Так она уж полгода как сломана! Полгода стоит, ни одна собака не интересуется, а теперь: стоп!»

Капитан кричит: «Прекратить разговоры! Отдать якоря!»

Я говорю: «Сами отдавайте! Я прошлый раз с цепью намучился: отдавал — никто не берет! Иди, говорят, со своей цепью! Я как шакал с ней! Рацию — отдали, компас — отдали, лоцию, подлюку, сами отдали, а мне — якоря!..»

Боцман кричит: «Отставить разговоры!»

Я говорю: «Иллюминаторы кто по трояку толкал за десяток?! А потом дыры фанерой закрыли, а на фанере написали: «Стекло!»

Капитан кричит: «Смирно-о!»

Я говорю: «Кто штурвал за бутылку отдал?! А теперь: так держать! За что мне держать-то?!

За уши?! А потом без штурвала ночью на одном месте кружили! Швартоваться стали в Находке, а оказались у Сейшельских островов! Я на пальму лазил, смотрел, где выход из бухты!»

Капитан кричит: «Какой ужас! Где дисциплина?!»

Я говорю: «Кто в Сингапуре ушел с локатором, а вернулся с сифилисом?! А потом по нему погоду определяли: как болит — к дождю! А мне — якоря!.. Кто своего зятя механиком устроил, хотя он кончал стоматологический!.. Он, падла, на турбину зубные пломбы ставил, пока она не взвыла!.. А сноху — буфетчицей!.. После чего в буфете только одна сноха и осталась! А чей родной брат-водолаз ушел в Николаеве под воду осматривать днище, а вышел в Амстердаме с гребным винтом?!»

Капитан кричит: «Впервые слышу! Я вообще плохо слышу!..»

Я говорю: «Кто гудок отдал?! А теперь в открытом море!.. в тумане!., чтоб не столкнуться, я матом ору! Круизные теплоходы курс меняют! Американский линкор чуть огонь не открыл — думали, русский десант!»

Боцман кричит: «Я — за мир!..»

Я говорю: «Кто в Сайгоне поймал на берегу шпиона и насильно рассказывал ему тайны?! Кто требовал с него валюту и кричал: «Задушу тварь продажную!..»? Кто в Гамбурге просил гуманитарную помощь пострадавшим от СПИДа?! А для этого обещал заразить полстраны?! Кто кормовой флаг загнал японцам, а на флагштоке повесил сушиться трусы, после чего папуасы кричали нам с берега: «Братья!» А мне — якоря?!»

Капитан кричит: «Отдать пианино из кают-компании!..»

Боцман кричит: «Вы ж его Клавке обещали!..» Капитан кричит: «Отдать вместе с Клавкой! Все отдать! А отдать концы мы всегда успеем! Полный вперед!» Тут и я закричал: «Ура-а-а!..»

1992 г.

Никто не забыт

Из жизни

К 30-летию Победы везде ставили обелиски, зажигали Вечный огонь…

В Кашине у Вечного огня сначала собирались ветераны, потом просто мужики поговорить, потом стали варить картошку…

Потом огонь погасили.

Жизнь моя

Иногда мне кажется, что зубы у меня не для того, чтобы есть, а чтобы сжимать от злости.

У меня даже улыбка как оскал… Мне кажется, что, повстречайся я в лесу с волком, — он испугается, убежит.

Зубы!.. Я представляю, как мой предок сжимал их во время княжеских междоусобиц, засухи, татаро-монгольского ига, в солдатчине, в нашествия, бунты, пожары, революции…

Зубы! Я пою вам песню. Вы главный орган простого русского мужика… Зубы! Без вас Петр Первый не воздвиг бы на болотах царь-столицу!

Зубы! Как вы мерзли, как сводило вас под Москвой в сорок первом году!.. Зубы! Сколько вас осталось выбитых в подвалах НКВД…

Зубы! Я снимаю перед вами шапку и обнажаю лысую голову!..

Голова! Мне кажется, что она у меня не для того, чтобы думать, а только чтобы фотографироваться на документы. Я памятью вижу, как барин едет вдоль поля, а мои предки кланяются ему в пояс, обнажив потные головы и… оттопырив зады, словно приготовив их для пинка.

Когда я иду в старом провинциальном городе по булыжной мостовой, мне кажется, что я иду по головам моих предков, и у меня подкашиваются ноги…

Ноги! Здравствуйте, мои дорогие! Вы — мои, но ходите по земле не там, где я хочу, а где захотел исполком. И Госплан.

Ноги! Это не я вас выгнал из неперспективной деревни, я только переставлял вас. Это не по моей воле я наматывал на вас портянки и маршировал по плацу — этого требовал закон о всеобщей воинской обязанности. Это не я заставляю вас ходить каждый день по 4-му Кабельному переулку — это там я прописан…

Эх, ноги, ноги! Ступни, пальцы, пятки — никогда не бродить вам у подножия горы Везувий, не дрожать от страха на смотровой площадке Эйфелевой башни…

Детские сандалии, кеды, солдатские сапоги, зимняя (желательно импортная) обувь, белые тапочки — вот и весь ваш жизненный путь!

«Ноги! Я люблю вас!» — хочется крикнуть мне, и… язык немеет во рту.

Потому что, мне кажется, язык у меня не для того, чтобы общаться с людьми, а только чтобы вытягивать его врачу и говорить: «А-а-а…», когда простужено горло.

Шея! Вот и добрался я до тебя. Худая ты, конечно, но своя — родная, и будто специально сделанная, чтобы на ней было удобно сидеть.

Я смотрю на свою шею в зеркало и думаю: «Нет, господин Дарвин, вы не правы! Может быть, англичане и произошли от обезьян, а мой далекий предок, видимо, — от лошади.

Недаром мне так и кажется, что вот сейчас стеганут меня кнутом по спине и скажут ласково: «Но-о, милай! Пошел!..» И я пойду, пойду… крепко сжав зубы.

1988 г.

ЗОНТИК

(маленькая повесть)

Глава 1

Петр Иванович работал на фабрике испытателем зонтиков. И была у него большая мечта — создать когда-нибудь такой