– Как он? – кивнул Андрей на подавленного Вятского. У того, похоже, начиналась новая депрессия. Он стоял в проходе, бледный, как мел, проницал пространство невидящими глазами.

– Да не очень, – смутилась Надежда. – Но вроде не буйствует. У товарища эта… как ее…

– Морально-психологическая травма, – подсказала Даша.

– Усугубленная депрессией, одиночеством и потерей жизненных ориентиров, – добавила умненькая Ксюша, при этом было не похоже, что она глумится.

За подвальной дверью скопилась целая армия. Народ гудел, требовал, чтобы ему открыли, колотился в дверь. Возникало тревожное чувство, что дверь не устоит. Капитан Лобов припустил по коридору. Остальные кинулись за ним. В изоляторе районного отделения царило полное уныние. Практически в каждой камере имелись сидельцы. Где по одному, где по два. В первых клетках за решетками валялись трупы – их позы говорили о том, что удовольствия от своих последних минут они не получили. Сердце щемило при виде пожилого интеллигентного мужчины, неведомо как угодившего в изолятор. Он, судя по всему, метался по клетке, потом сломал свои очки и в исступлении кромсал ими собственные глаза… В трех последующих камерах метались какие-то бешеные волки – рычали, скулили. Их кожа покрылись мертвецкой сыпью, гной сочился из глаз. Увидев посторонних, они окончательно взбесились. Орали надрывным фальцетом, метались так, что в глазах рябило. Потом, как по команде, кинулись на решетки, стали их трясти с нечеловеческой силой. В следующей камере тоже изнемогало существо – худосочное, лопоухое, в зауженных джинсах и расстегнутой рубахе, под которой красовались замысловатые наколки. Существо исполняло диковатый танец, пыталось высунуть руку. Андрей промчался мимо, когда по затылку царапнуло:

– Откройте блин, ну, в натуре…

Он встал как вкопанный. Существо обрадовалось, нетерпеливо запрыгало, стало орать человеческим голосом, что его незаслуженно закрыли, он не может тут сидеть, кругом какие-то безумцы и покойники. Его нельзя держать в камере, он важная личность, он когда-то сидел с самим Ходорковским! Отчасти литературные слова густо перемежались непечатными и феней. Впрочем, что тут удивительного, подобная публика и думает матом.

– Лобов, стой! – крикнул Андрей. – Это же нормальный человек!

– Это – нормальный?! – негодующе взревел Лобов. – Да это же Пескарь – наркоман, мошенник и воришка! Жалкая ничтожная личность! Пусть сидит, ему еще долго тут сидеть!

– Заткнись, ментяра! – взвыл сиделец и начал выгибать пальцы. – С тобой, вообще, на хрен, не базлают! Вы, что, опухли, чалить меня тут?! Не чистил я того фраера в парке, меня вообще там не было!

– Обвинили в том, чего не делал, – пробормотала, пряча ухмылку, Даша. – То есть подкинули неплохую идею…

– Ты сам, Пескарь, скворечник захлопни! – разозлился Лобов, подлетая и занося кулак. Узник заржал, попятился, начал яростно гримасничать.

– А что, нормальный мужик, – пожал плечами Витек. – За версту видны природный интеллект и безупречные манеры.

– Чё, мусор, не достанешь через решетку? – кривлялся Пескарь. – А ты открой, открой, не тряси понтами, не махай тут волыной. Боишься, герой? Чего зеленый-то такой?

– Язык прикуси, подонок… – багровел Лобов.

– Чем, начальник? – заржал урка и показал щербатый рот. – Твои же шестерки и повыбили.

– Дядечка, а вы на дуэль его вызовите, – предложила Ксюша. – Пусть знает.

– Зачем на дуэль, если можно просто пристрелить? – пожал плечами Шура.

– О, Господи, – взмолилась Надя. – Вы, любители тонкой иронии! Выпускайте скорее этого парня, или бежим дальше! Хотите, чтобы нас съели?

Из уст блондинки звучала сермяжная истина. Наверху уже трещала дверь, не выдерживая напора разбушевавшихся «фантомасов». Капитан Лобов заскрипел зубами. Последней сволочью он не был. Поколебавшись, он со злостью сдернул с пояса увесистую связку ключей, вставил в замок. Заскрежетало запирающее устройство, решетка с натугой распахнулась.

– Начальник, ты золото! – заверещал Пескарь, выскакивая из камеры. Завертелся, стреляя глазами. – Куда бежать, чего делать, командиры? Чё тут за кипиш вообще в натуре?

– Да уж, двух уродов мы наверняка не потянем, – озадаченно почесал затылок Шура и с грустью посмотрел на остолбеневшего журналиста. Андрей шагнул дальше, глянул в соседнюю камеру. Оттуда проистекало загадочное молчание. На нарах, завернувшись в одеяло, кто-то лежал. Отогнулся край казенного одеяла, обрисовалось худощавое лицо, увенчанное мальчишеской стрижкой. На Андрея смотрели мутные глаза. Обитателю клетки, видимо, было безразлично, что вокруг происходит. На «мутировавшего» зверя он не походил. На покойника тоже.

– И этого выпускай, – проворчал он.

Лобов вспыхнул.

– Парень, ты не много ли на себя берешь? Это не мужик, это баба. Невротичка, наркоманка, в притоне взяли! Бросалась на работников полиции при исполнении, покалечила человека, теперь ему бюллетенить придется…

– Уже не придется, – перебил Андрей. – Капитан, укороти самолюбие, отверзай свои скрипы. Слишком мало нас осталось, чтобы бросаться нормальными людьми.

Наверху что-то лопнуло, завыло с металлическим придыханием, раздался оглушительный треск, грохот! Рухнула стальная дверь, не выдержав массированной атаки. И покатилась вниз по лестнице возбужденная лава! В страхе завопили люди, помчались прочь. Первым удирал Пескарь – оттолкнул журналиста, с удобством обосновавшегося в своем ступоре, понесся, как ракета. Кинулись остальные. Лобов со злостью оттолкнул Андрея, скинул с плеча автомат.

– Некогда, пошли.

Действительно, некогда. Каждая секунда на счету. Он уловил краем глаза проблеск тоски в затянутых поволокой глазах и тоже скинул автомат. У подножия лестницы уже накапливался неприятель, рвалась безликая в своем безобразии толпа. Оба с капитаном открыли огонь одновременно, стали пятиться. Ливень свинца повалил первые ряды, но уже неслись другие. Кончились патроны в магазине – некогда перезаряжать!

– Валим на хрен! – заревел Лобов.

Они помчались прочь, чувствуя, как в затылок дышит смерть. Ужас гнал – «Только бы не споткнуться, – молил Андрей. – Только бы не споткнуться…» К ним уже тянулись заскорузлые конечности, когда они промчались через дверной проем, а за спиной разразилась пальба – Шура с Витьком засели за косяками, прикрывали товарищей. Молодцы парни! – возликовал Андрей. Вот тебе и безвестный алкаш, ценитель и знаток белой горячки, вот тебе и ленивый доктор, не чурающийся подарков и беспорядочных половых связей… За спиной творился какой-то ад, трещали автоматы, вопили луженые глотки. Очередное наступление было сорвано, живые перемешались с мертвыми, а товарищи уже оттаптывали пятки. Они бежали по каменному подвалу с мешками-склепами (понятно, чем во все эпохи привлекали эти подвалы работников внутренних дел). Капитан Лобов ушел в отрыв, уже катился по винтовой лестнице – спортсмент, блин… А за спиной нарастал угрожающий гул. «Такую толпу не остановит никакая дверь, – в панике думал Андрей. – Просто снесут ее энергией разогнавшейся массы…» Мелькали сумрачные коридоры, какие-то ответвления, проходы, в которых горели маломощные лампочки. Данной частью подземелья, похоже, не пользовались. Вновь заминка – из-за колонны вывалились женщины, снова началось братание, слезы. Валялся на полу, держась за сердце, теряющий сознание журналист, плакала Ксюша, шутила сквозь слезы, что это утро могло бы быть добрее. Освобожденный Пескарь куда-то пропал, да и шут с ним. Лобов хрипел, чтобы все бежали вправо от основного коридора – так они собьют погоню со следа. До выхода рукой подать, можно пройти короткой дорогой…