— Садись, — я указала глазами на стул, а сама расположилась на стуле напротив, предварительно стряхнув с сиденья шелуху от семечек.

— Я старший следователь прокуратуры по делам несовершеннолетних, Татьяна Александровна Иванова, — предельно официально проговорила я. — Отвечай, куда дел украденную запаску Анатолия Михайловича?

— Какого… Анатолия… Михайловича, — запинаясь, спросил Бурмашов.

— Анатолий Михайлович Решетников, житель этого поселка, — отчеканила я, — или у тебя память отшибло?

— Дядя Толя? Так я только…

— Что «только»? Только навел? Отвечай быстро! — прикрикнула я.

— Я не воровал, чесслово, просто один мужик приехал в поселок и…

— Ну?

— В общем, он попросил… помочь… помочь донести до машины и…

— К кому приезжал этот мужик?

— К дяде Коле, — тихо проговорил мальчишка и опустил голову.

— Фамилию назови! Что из тебя тянуть все надо?

— Агафонников он.

— Так. И ты, значит, совершенно спокойно помог вору?

— Да я разве ж знал? Я по дороге шел, а он колесо катил. «Помоги, — говорит, — донести до машины». Я только потом понял, откуда он его…

— И до сих пор молчал? А теперь деньги тратишь, которые он тебе дал?

Бурмашин ничего не ответил, он так и остался сидеть с опущенной головой.

— Значит, так, сейчас же пойдешь и расскажешь все вашему участковому, — тоном, не допускающим возражения, сказала я.

Бурмашин тотчас же вскочил.

— Сядь, я еще не закончила, — остановила я его.

Парнишка послушно опустился на стул.

— Ты ведь знаешь, что тринадцатого мая в лесополосе расстреляли машину с людьми?

— Так это не я!!! — Бурмашин снова вскочил со стула, теперь уже в сильном испуге.

— Да сядь ты! Чего как ванька-встанька? Тогда кто? Витек ваш мог на такое пойти?

— Да никогда! Что мы, отморозки какие?

— А в лесу тринадцатого мая были, — снова утвердительно сказала я.

— А чё? Нельзя, что ль? Лес, он общий.

— Что вы там делали?

— Ну… пройтись решили. Надоело все время здесь торчать.

— Пройтись они решили. Не проспект все-таки, а лес. Ладно. Сколько вас было?

— Ну, все мы: Витек, я, Вовчик, потом еще два пацана.

— Выстрелы слышали?

— Да. Слышали.

— А кроме выстрелов еще что-нибудь слышно было?

— Как машина проехала потом, услышали.

— А саму машину видели?

— Мельком только. Она быстро проехала.

— Можешь назвать цвет, номера? Какие-нибудь приметы? Может, фара была разбита?

— Не, фара вроде целая была. А номер помню: «Т75А3». Цвет — серебристый, «Ауди» это была, тетенька.

— Татьяна Александровна, — напомнила я. — Надо же, запомнил и цвет, и номер.

— У меня память на цифры хорошая.

— Ну, быть, значит, тебе знаменитым математиком. Только ты бросай этим заниматься, ворам помогать. А то это плохо может закончиться. Все понял насчет запаски?

— Все! Сделаю, как вы велели! Так я пойду?

— Иди, — разрешила я.

По дороге из кафе я заехала к Решетниковым.

Анатолий Михайлович как раз находился у калитки.

— Татьяна, ну что? Поговорили с ребятами?

— Поговорила и прояснила некоторые моменты. Анатолий Михайлович, берите за жабры вашего участкового и ступайте к Николаю Агафонникову. К нему кто-то приезжал и ваше колесо забрал, — коротко объяснила я суть дела, не заглушая мотор.

— Татьяна! Вы и это успели выяснить? Ну, у меня просто нет слов! — И Решетников прижал руку к сердцу.

Я помахала ему рукой и стала выруливать на главную улицу. Все-таки непонятно, почему парень сказал, что цвет у машины был серебристый, а Клавдия Даниловна утверждала, что машина была темно-синяя, в общем, темная. Или это были две разные машины?

Я уже проехала половину пути к тому месту, где застрелили Константина Бартелеймонова. Вот и поворот налево уже обозначился. Но тут я увидела, что совсем близко был расположен довольно-таки обширный пустырь, и я решила его обследовать.

Кто знает, может быть, что-то, относящееся к расследованию, — пока я и сама не знала, что — я все-таки отыщу. Конечно, наивно рассчитывать, что кто-то будет бродить по этим развалинам, не говоря уже о том, чтобы здесь проживать. Но как знать? Пустырь ведь совсем рядом с лесополосой.

Я проехала немного по разбитой дороге. Сначала на моем пути попадались старые одноэтажные дома и совсем уже покосившиеся избушки частного сектора. Затем жилье закончилось, и началась территория, на которой в недалеком, а может быть, и в далеком прошлом находились дома. Сейчас на их месте возвышались горы кирпичей, балок и бревен. Местность была испещрена ухабами и выбоинами до такой степени, что одолеть ее на машине не представлялось возможным. Поэтому я заглушила мотор и вышла из автомобиля.

Я увидела несколько домишек, которые сиротливо глядели на меня выбитыми окнами. Спотыкаясь о разбитые кирпичи и ржавые куски арматуры, я последовательно обошла их. Но кроме сломанных стульев и столов, а также колченогих табуреток и диванов с разодранной обивкой, ничего не нашла.

Чуть поодаль от обследованных мною хибарок стоял еще один домик. На первый взгляд он выглядел так же, как и те, в которых я только что побывала.

Я решила, что надо зайти и в это ставшее бывшим жилище. Я осторожно протиснулась сквозь отверстие, оставленное сорванной с петель дверью.

Сделав шаг вперед от дверного проема, я услышала шорох и увидела, как мужчина, который сидел в старом полуразвалившемся кресле, попытался выбраться из него. При этом он испуганно смотрел на меня осоловелым взглядом. Одет он был в какое-то тряпье. Я сразу поняла, что это бомж.

— Привет, — сказала я. — Ты кто?

— А? Чё? Когда? — невпопад забормотал он.

— Я спрашиваю, ты здесь живешь?

Я решила не выяснять его паспортные данные, а сразу перейти к делу.

— Кто? — спросил парень и очумело помотал давно не мытой и не чесанной башкой.

— Скажи, ты видел здесь машину? — задала я еще один вопрос.

Но бомж вдруг замолчал и перестал делать попытки подняться с кресла. Прислушавшись, я услышала негромкий храп.

Все ясно, товарищ для разговора совершенно не годился.

— Ладно, — сказала я, выбираясь наружу, — продолжай отдыхать.

Несмотря на то что диалог не состоялся, я посчитала, что не зря заехала в это захолустье. Все-таки одного постояльца я отыскала. Очень может быть, что где-то здесь еще кто-нибудь обретается. Таким образом, существует вероятность того, что в день убийства Константина Бартелеймонова был или были свидетели, которые наблюдали за происходящим.