Но самыми существенными результатами, достигнутыми в 1793 году, были восстановление внутреннего порядка и утверждение власти центрального правительства. Сопротивление вандейцев, долго имевшее успех вследствие ошибочных действий республиканских вождей и недостатка единства между ними, начало ослабевать при более дружных усилиях восстановленного Комитета общественной безопасности. После сражения при Шоле 16 октября инсургенты, разбитые наголову и пришедшие в отчаяние, решились оставить свое отечество, перейти Луару и отступить в Бретань. Они медленно прошли через эту провинцию, будучи вынуждены на пути принимать сражения, и 12 ноября достигли Гранвиля, где надеялись установить сообщение с Англией. Нападение их на упомянутый город окончилось неудачей, и так как ожидавшиеся ими корабли не пришли, то они пошли обратно в Вандею. Но им уже не суждено было возвратиться через Луару стройным отрядом, каким они оставили родину, и решительная битва 22 декабря при Савенэ, на северном берегу, довершила рассеяние их сил. Отдельные костры междоусобной войны в Вандее продолжали еще вспыхивать и в следующем году к северу от Луары, но они уже не разгорались снова в общее восстание и не сгруппировали кругом себя больших отрядов, сколько-нибудь серьезно угрожавших нации. Можно сказать даже, что они нанесли вред главным образом той провинции, которая раздувала их.

Главный опорный пункт восстания на востоке – Лион пал 9 октября. Несмотря на недоброжелательство к центральному правительству населения южных и восточных областей Франции, правительственные комиссары были в состоянии без затруднений стянуть к городу отряд, достаточный для того, чтобы сначала отрезать ему сообщения с окрестной местностью, а затем и занять командовавшие над ним укрепления. Слабость сопротивления инсургентов, почти спокойно подчинившихся правительству в одном из главных центров мятежа, не давала надежды на какую-либо поддержку изнутри страны союзным силам, опиравшимся на Тулон. Капитуляция Лиона, освободив большое число людей для усиления республиканских войск, осадивших упомянутый порт, заставила союзников осознать, что надежда удержать его за собой мала. К концу ноября численность республиканских войск достигла свыше двадцати пяти тысяч, и 16 декабря форты на возвышенности, господствовавшей над якорной стоянкой флота, были взяты штурмом. Военный совет союзников решил, что для кораблей было бы опасно оставаться здесь, и что гарнизон не может держаться при нарушении сообщений с моря. Постановлено было очистить порт, и 19 декабря числа британцы и испанцы удалились в море. Прежде отплытия их была сделана попытка уничтожить адмиралтейство и все те французские корабли, которые нельзя было увести с собой. Однако опасность, угрожавшая с перешедших теперь в руки неприятеля позиций, была так велика, необходимость быстрого отплытия так настоятельна, и так много предстояло сделать в очень ограниченный промежуток времени, что предположение союзников было исполнено только в незначительной мере. Из двадцати семи стоявших тогда еще в Тулоне французских линейных кораблей девять были сожжены и три вышли вместе с отступившими эскадрами. Остальные пятнадцать составили впоследствии ядро могущественной силы, и большая часть их вошла в состав флота, который сопровождал Бонапарта в Египет и был там уничтожен Нельсоном в 1798 году.[6]

Потеря Тулона после тех радужных надежд, какие возбудила сначала сдача его, вызвала большой ропот в Англии. Невероятно, однако, чтобы удержание его, если оно даже и было возможно, имело бы благодетельные последствия для этой державы. Расход людей и денег – необходимый для того, чтобы владеть морским портом, окруженным неприятельской территорией и длинной линией командующих над ним высот, которые еще предстояло занять – далеко не вознаградился бы возможными результатами. Сообщение с ним, доступное лишь с моря, в конце концов опиралось бы только на Великобританию как на державу, наиболее способную обеспечить его и наиболее заинтересованную в этой морской позиции, а расстояние до нее между тем весьма значительно. Крайняя ненадежность расчета на местное недовольство, как на элемент, полезный для дела союзников в Тулоне, подтвердилась неудачей Лиона и быстрым усмирением инсургентов южных провинций силами незначительной армии, посланной против них Конвентом. Кроме того, в 1793 году в стране этой свирепствовал голод, так что, если бы союзные силы в Тулоне и были достаточны для того, чтобы перейти в наступление, успех был бы возможен лишь при наличии огромных запасов продовольствия в порту. (Нужда в съестных припасах была так велика, что французы одно время думали сами снять осаду порта по этой причине.) Короче говоря, обладание Тулоном не представляло выгод для британцев вследствие большого его удаления от их отечественных портов без преимуществ стратегического положения Гибралтара и без легкости его обороны. Кроме того, оккупация Тулона возбудила бы ревнивые чувства со стороны средиземноморских держав и внесла бы еще более несогласия в коалицию, и без того уже страдавшую от взаимной подозрительности ее членов.

Из Тулона Худ удалился в Гиерскую бухту, лежащую лишь в нескольких милях к востоку от этого порта и обладающую хорошо защищенным рейдом, конец года застал его еще там. Лорд Хоу отвел флот Канала в порт в середине декабря и оставался там до следующего мая. Так закончилась деятельность враждебных сторон на море в 1793 году.

Примечание. План Пиренейской войны был целесообразен не потому, что обстоятельства были благоприятны британцам, а потому, что там был «боевой» шанс добиться больших результатов, совершенно так же, как в Тулоне, где попытка, однако же, не увенчалась успехом. Один известный историк упомянутой войны настаивает на том, что в ней британцы совершили дело освобождения; и даже приняв во внимание и национальное пристрастие, которого нельзя не видеть у этого историка, все-таки можно признать, что он прав, уже вследствие дезорганизованного тогдашнего состояния Испании, терпевшей неудачи везде, где ей не помогало британское оружие. Ход войны в западной части полуострова, где были британцы, показывает убедительно, какими рамками стесняются военно-сухопутные предприятия государства, имеющего относительно маленькую армию при большом флоте. Веллингтон, высадившись в Португалии в апреле 1809 года – несмотря на свой военный гений и блестящие успехи, несмотря на благоприятное для него настроение населения полуострова и несмотря, наконец, на огромную растянутость и трудные условия линии сообщения французов – еще и в марте 1811 года не мог пробраться внутрь страны далее линии укреплений Торрес-Вельдас. Иначе говоря, он просто опирался лишь на Лиссабон, будучи не в состоянии держаться против французов в Испании. По внешности военное положение обеих сторон было тогда такое же, как и вначале. Причины, заставлявшие британцев продолжать войну, по своему характеру были те же, что и в 1809 году; но теперь шансы их на успех значительно увеличились в силу политических и экономических условий, а также чрезвычайной заботливости и предусмотрительности, благодаря которым британский военачальник сделал неприступной свою позицию под Лиссабоном. Несмотря на то, отступление французов и окончательное поражение их в Испании были следствием трудности их предприятия в военном отношении, а также несоразмерности политических комбинаций Наполеона, но не силы высадившейся в Португалии британской армии, которая, при всех превосходных качествах ее и ее вождя, значительно уступала в численности противнику. В конце концов именно Континентальная система императора, направленная против морского могущества Англии, и дала в руки этой армии те шансы, только при обладании которыми слабейшие силы могли с успехом предпринять наступательный образ действий. Не к умалению, но к еще высшей оценке заслуга великого англичанина должно послужить указание на то, что гений его помог ему предвидеть наступление благоприятного случая, хотя и в далеком еще будущем, и что он имел мужество выждать его.