class="p1">— Хотите, я принесу вам довоенные английские книги? — предложил русский, — Настоящие довоенные английские издания, на пожелтевшей бумаге, с потертыми переплетами. Вальтера Скотта, Стивенсона, Конан Дойля, Вудхауза, Киплинга. У вас не забыли хотя бы Шекспира?

— Буду очень признателен. Шекспира не забыли, но переписали настолько, что никто уже не разберет, где первоисточник, а где вчерашняя правка.

Две недели Уинстон читал запоем. Старая добрая Англия покорила его. Тот мир, к которому принадлежали родители, напомнил о себе. Мамин дом. Приемы. Женщины в бальных платьях, мужчины во фраках. Крестный с неизменной сигарой.

Флот. У Англии всегда был собственный великий флот. Не подразделение американского. Всего сто пятьдесят лет назад у этих янки почти не было военного флота. Правь, Британия, морями! Даже сейчас, через столько лет после революции, на флоте остались многие традиции тех еще времен. Весь морской язык, от технических терминов до ругательств пришел оттуда.

Отношения в обществе. Простолюдины уважали аристократов. Не боялись, а именно уважали. Сейчас и аристократии как таковой нет. Есть начальники, но это близко не одно и то же.

И отношение в мире. Англичанин тогда был не просто белым человеком, а самым белым из белых людей. Хранителем морали и носителем цивилизации. Послом и представителем белого мира. В любой стране третьего мира на англичан смотрели снизу вверх. Даже там, где против красных мундиров поднимались многотысячные орды. Whatever happens, we have got The Maxim gun, and they have not.

Пока не поздно все это вернуть. Еще живы такие люди, как Стивен Дадли, которые давали присягу под «God save the King». И среди пролов полно таких же. Пролы уважают своих предков больше, чем Партию и Большого Брата вместе взятых. Флот с уставным «сэр» вместо сухопутного «товарищ».

Надо только объяснить молодым, что мы хотим вернуть. Как? Листовки? Прокламации? Нет. Книги. Вот почему Полиция Мысли конфискует все старые книги, но привычка читать неистребима. Поэтому Министерство Правды издает массу новой развлекательной литературы до порнографии включительно. Если запустить в народ старые книги? Если пересказать суть того мира и тех героев современным языком? Если при этом использовать технологии современных текстов? Получится ли переиграть Министерство Правды на его поле? Для этого, в сущности, ничего сверхъестественного не нужно. Просто грамотный редактор и типография.

Смог бы я это сделать? — задумался Уинстон, — Может быть, кто-то смог бы лучше меня?

Он повспоминал разных коллег и никого действительно талантливого из тех, кого до сих пор не отменили, не вспомнил.

— У вас есть речепис? — спросил он Виктора Петровича, отдавая очередную порцию книг.

— Найдем, — уверенно ответил тот.

На следующий день ему принесли в камеру лучший речепис, который он когда-либо видел. С большим монитором, где можно сразу видеть наговариваемый текст, листать и вносить правки.

9. Глава. Европейские ценности на сцене

Не успел Уинстон втянуться в работу с речеписом, как его в очередной раз вывели на «переговоры». На этот раз его встретили и Виктор Петрович, и давно не появлявшийся майор Степанов.

— Насколько я понимаю, вы не имеете принципиальных возражений против сотрудничества с нами, — Степанов выбрал наиболее мягкую формулировку.

— Да.

— Но вы все еще не уверены, достаточно ли хорошо Вы понимаете наш, как Вы говорите, культурный код.

— Я получил некоторое представление из вашего телевидения и газет.

— Для полноты картины предлагаю Вам культурный досуг в нашем высшем обществе. Вы упоминали, что часто водили свою девушку на мюзиклы в Лондоне.

— Да.

— Как Вы относитесь к классической европейской опере?

— Абсолютно с ней не знаком.

— Тогда предлагаю ознакомиться, если не возражаете.

— Не возражаю, — Уинстон продолжал отвечать безэмоционально.

Речепис помог ему погрузиться в творчество, чтобы как раз отвлечься от европейской пропаганды и навязчивых, хотя местами и соблазнительных предложений аналитика. Уинстон тянул с ответом, ему совершенно не хотелось на кого-то работать. И вообще жить не хотелось, но самоубийство не вариант, а тупо смотреть в экран или в стенку еще больше не вариант. Надо хоть что-то делать, чтобы не сойти с ума.

— Например, у нас есть два билета на премьеру. Гастроли «Ла Скала». «Спрут» в театре Военно-Морского флота. Музыка Эннио Мориконе, партию комиссара Каттани поет Лучано Паваротти.

— Комиссара? Что-то идейно-агитационное?

— Нет. Простая жизненная история. В провинциальный город приезжает новый комиссар полиции. Он наносит удар по мафии, мафия наносит удар по его близким.

— У вас официально признают существование мафии?

— Ваша цензура иногда меня поражает. Как можно игнорировать существование организованной преступности? И зачем?

— Может быть, преступность у нас уже победила и не хочет, чтобы про нее лишний раз говорили?

— Хорошая версия. Но у нас в Европе с преступностью идет война. В этой войне свои герои, и мы относимся к ним с большим уважением.

— Принимаю ваше предложение. Давайте сходим в оперу.

— Только у нас принято, что в оперу ходят парами. Кавалер с дамой. У вас есть какие-то пожелания насчет дамы?

— Нет, — резко ответил Уинстон, но тут же передумал, — Есть. Не надо меня подкупать на медовую ловушку, как в фильмах про шпионов. И с будущей женой меня знакомить не надо.

— Хорошо, — спокойно сказал Степанов, — Еще?

— Красивую и умную.

— Хорошо.

— И пусть это будет не сотрудница органов или каких-нибудь военных структур.

— Конечно! Если премьера в театре ВМФ, это не значит, что только для моряков. Будет совершенно разная публика.

— И все парами? — скептически уточнил Уинстон.

— В основном. Сейчас счастливые владельцы билетов, у которых нет пары, ищут друг друга через газеты и доску объявлений в театре. Это довольно весело.

— Точно. Я же смотрел ваш фильм с такой завязкой, — сказал Уинстон более жизнерадостным тоном.

— Если что, Вы не обязаны жениться, пригласив даму в театр. Можно считать, что это даже не романтическое свидание, а как бы участие в парной игре. У вас есть такие игры?

— Бридж, например. Я понял.

— Отлично. Предлагаю выпить и перейти на ты.

Виктор Петрович достал из ящика стола бутылку коньяка и стаканы. Уинстон никогда раньше не пробовал европейский коньяк. Он знал, что этот крепкий напиток охотно пьют офицеры до адмиралов включительно, а низшие чины предпочитают водку. Что бы там ни было в бутылке, вряд ли оно хуже, чем джин «Победа».

Уинстон закинул в себя первый дринк «за знакомство». У русских вроде бы принято пить залпом. И тут же понял, что поступил неправильно. Русские смаковали коньяк мелкими глотками. Еще бы. Никакой сивухи и такое прекрасное послевкусие.

— Ну ты даешь, — неодобрительно сказал Степанов, — Это же не водка. Это тот самый «Белый