— Ну поплачь, поплачь… А что касается того, что ты сделала не так… все ты сделала правильно, девонька, все правильно.

— Но почему же тогда…

— А потому что сил уже у него не осталось. Скачала болевой шок, потом кровопотеря сумасшедшая, опять же внутренние повреждения… Пойми, девонька, всех спасти еще никакому врачу в мире не удавалось. Даже в мирное время, а уж теперь-то, на войне… Я все понимаю — шок у тебя. В мирное время я бы сам тебя немедленно домой оправил. С наказом жахнуть разведенного спирту и хорошенько выспаться, но… — он вздохнул, — сама видишь. Раненые потоком идут. А ты у нас, так уж вышло, основной хирург нынче. Не могу я тебе более пяти минут дать. Иначе те, кого еще можно спасти, даже до операционной не дотянут.

Вилора вздрогнула.

— Ой, Кирилл Петрович, простите, я сейчас…

— Ничего-ничего, девонька, пойди вон умойся. А то вон глаза красные. Ничего не увидишь в ране-то.

— Ага, я сейчас…

Костю привезли уже под вечер. Вилора сразу даже и не поняла, что это он. За два дня она привыкла, подходя к пациенту, сразу же направлять взгляд на умело подготовленное Симой операционное поле, всматриваться в область повреждений. А здесь ранение было тяжелое. Множественное осколочное правого бедра и брюшной полости с повреждением верхнего отдела правой берцовой кости. И все это на фоне контузии. В принципе, шанс побороться за ногу был, но слабый и трудоемкий — на часы работы. А в коридоре ждали еще шесть раненых с показаниями к немедленной операции, поэтому Вилора приняла решение: ампутация. И уже почти перепилив кость, она бросила быстрый, беспокойный взгляд на лицо пациента, да так и замерла с пилой в руке. Это оказался Костя. Вилора несколько мгновений смотрела на него глазами, почти сразу же наполнившимися слезами, а затем сглотнула и бросила Симе:

— Промокни мне лицо, — после чего вновь заработала пилой.

Вечером, когда поток пациентов иссяк, Вилора вышла из конюшни и несколько недоуменно огляделась. Двор, еще вчера заполненный ранеными, оказался наполовину пуст. Вилора оглянулась. Из прачечной бодро выкатилась баба Нина с тазом стираных простыней и принялась сноровисто развешивать их на веревке.

— Баба Нина, а где все?

— Кто, девонька?

— Ну… раненые.

Санитарка заулыбалась.

— Ох ты господи, совсем уморилась, милая! Небось, опять цельный день из операционной не выходила. Увезли их. Часов в восемь еще. Санитарные машины из госпиталя пришли.

— А Костю?

— Кого?

— Ну… раненый был, старший лейтенант Колодяжный. Я ему еще, — тут голос Вилоры предательски дрогнул, но она справилась с собой и закончила, — ногу ампутировала.

— Ах, Костю-то, так и его увезли. Теперь их в госпитале лечить будут или вообще в тыл отправят. Костю-то уж точно. Для него теперича война закончилась.

Никто из них даже не подозревал, что всего через полчаса после того, как машины загрузились ранеными, в десяти километрах от медсанбата санитарная колонна наткнулась на колонну танковой дивизии вермахта и была в упор расстреляна из пушек. Не выжил никто…

На следующее утро медсанбат подняли в половине пятого. И не потому, что привезли новую партию раненых. В старую конюшню вбежал какой-то майор в танкистском комбинезоне и с наскоро замотанной уже замызганными бинтами головой и закричал:

— Подъем! Быстро!

Вилора оторвала голову от тощей подушки, не особенно смягчавшей вздернутый верх топчана, и заспанно завертела головой.

— Что случилось? — послышался сонный голос Кирилла Петровича. — И кто вы такой, собственно?

— Майор Толубеев, командир второго батальона, — представился танкист. — Приказ комдива: немедленная эвакуация. Немцы захватили Кобрин и перекрыли дорогу на Пружаны. Части дивизии уже начали отход в восточном направлении. Вам приказано…

— Товарищ майор, — перебил его Кирилл Петрович, — но… мы не сможем. У нас практически не осталось транспорта. Санитарная машина всего одна, а подводы…

— Ничего не знаю! — возвысил голос майор. — Вы что, не понимаете? Немцы вот-вот будут здесь.

Кирилл Петрович на мгновение задумался.

— Ну хорошо. Но вы не могли бы выделить нам в помощь…

— Доктор, — танкист стиснул Подушного за плечо, — от моего батальона осталось два танка. И полсотни бойцов. Если немцы ударят сейчас — они сомнут нас за полчаса. Если не быстрее.

— Но… как же так? — недоуменно начал Кирилл Петрович. — Мы же не можем бросить раненых, и потом…

Но танкист его уже не слушал, развернулся и выбежал наружу.

Следующие два часа они суматошно готовились к эвакуации. Подвод не хватало. К тому же остатки второго батальона майора Толубеева, занявшие оборону в поле у западной окраины деревни, вновь привлекли внимание вражеских самолетов, появившихся через полчаса после рассвета. И хотя налет был только один, да и бомбы все легли на позициях танкистов, один самолет пару раз прошелся над деревней, поливая огнем бортовых пулеметов. И хотя убило всего двоих, одной из погибших оказалась баба Нина…

В путь тронулись около семи утра. Слава богу, большую часть раненых увезли еще вчера, так что кое-как всех удалось разместить. Последние подводы еще только выезжали из деревни, когда на противоположном конце, там, где заняли оборону танкисты, загрохотало. Вилора вздрогнула и зябко поежилась.

— Минометы бьют, — угрюмо буркнул раненый, сидевший на подводе рядом с ней. — Значит, скоро в атаку двинутся.

— Да уж точно, — отозвался другой, — знамо дело. Ежели бы не собирались, так и не бомбили бы с утра. Немец — он зазря бомбы бросать не будет. Ежели бомбят — значит, атакуют… — И солдаты замолчали, видно задумавшись об одном и том же. Сколько сумеют продержаться бойцы Толубеева и хватит ли им этого времени, чтобы выскользнуть из мешка, который вот-вот должен был сомкнуться вокруг остатков танковой дивизии. Не зная о том, что мешок уже сомкнулся…

На немцев они наткнулись всего через три километра от деревни. Те, похоже, заметили их издалека и затаились на опушке, ожидая, пока подводы медсанбата пойдут поближе. А затем просто вышли из кустов или выкатились из высокой травы.

— Хальт! — проорал стоявший впереди, вскидывая руку. Он был не слишком высок, курнос, черноволос и довольно молод. Рукава его мундира были закатаны по локоть, голова обнажена, а поскольку в руках у него в отличие от окружающих не было никакого оружия, Вилора сразу подумала, что это, наверное, офицер. Так оно и оказалось.

Их разоружили, что, впрочем, оказалось нетрудно. С шестнадцати подвод немцы собрали только дюжину винтовок и несколько пистолетов. Подушному даже пришлось перелопатить весь чемодан, для того чтобы отыскать свой штатный ТТ.

Вилора все время ожидала, что вот-вот начнется что-то страшное, что немцы начнут расстреливать раненых или грабить и насиловать, но все обошлось. Немцы велели разгрузить три подводы, выделили десяток конвоиров и приказали разворачиваться и возвращаться обратно. Приказы отдавались большей частью жестами, сопровождаемыми криками: «Шнеллер!», что означало, — Вилора помнила из институтского курса немецкого, — «Быстрее!»