жива была обида за то, что тот заложил его воеводе и ухом не повел. Во-вторых, Прошка теперь был пятого разряда. Чего ему с тройками якшаться? Обедал в столовой у Марьяны. Хотел было сесть за пятый стол, но выяснилось, что соответствующий документ о переводе в старший разряд не готов. Пришлось снова жевать безвкусную кашу и молча завидовать тем, кто сгрызал с куриных костей сочное мясо.

Наконец, утром третьего дня на пороге конюшни появился Агафон. Без шлема. Улыбчивый и довольный жизнью.

— Собирайся, — сказал он. — В казарму идем. Документ на тебя пришел.

Много времени сборы не заняли. Схватив свой жезл, куда же без него? Прошка проследовал за дружинником. Пока шли, болтали о том, о сем. Оказалось, что в войске уже известно о приключениях некроманта в доме терпимости у Яги. По счастью, без интимных подробностей. А то, чего доброго, в импотенты могли записать. Мужское общество оно суровое.

В казарме, где обитала молодая неоперившаяся еще поросль, некроманта встретили приветливо. Мальчишки, многим из которых не было и шестнадцати, смотрели на героя последнего похода с восхищением. Чего не скажешь о командире учебного полка. Им оказался здоровенный мужик со шрамом на пол лица. Морда дружинника показалась Прошке знакомой. Но где и когда они виделись, некромант припомнить не мог. И только когда комполка рявкнул в его адрес первое, но, забегая вперед, далеко не последнее оскорбление, обозвав куском свиного сала, Прошка вспомнил, где встречал этого человека. В трапезной Марьяны за столом пятого разряда в первый свой и единственный день в общежитии. Прошка тогда имел неосторожность уставиться на поглощающего обед дружинника. А тот назвал его рванью.

В советской армии Прошка не служил. Больше числился. Мать устроила писарем в военкомат. Жил дома, ездил, как на работу, да и то не каждый день. Единственное ограничение — не рекомендовалось покидать республику. Из-за этого два года подряд пришлось пропустить традиционную летнюю поездку на море. Зато здесь, в другом мире армия для него была настоящей армией. С нарядами, построениями, бесконечными занятиями, а главное с оскорблениями, побоями и дедовщиной.

В учебном полку будущие дружинники доспехов не носили. Была у них другая форма. Просторные рубахи и такие же серые из мешковины штаны. Собственно то, в чем ходил Прошка все последние дни. Теперь стало ясно, откуда Агафон и Яшка выудили этот наряд. Обещанные инквизитором Володей латы, самые лучшие, прочные, но легкие Прошке не доставили. Зато прибегал помощник кузнеца. Поставил стоймя, да обмерил веревкой вдоль и поперек, цокая языком. Ушел озадаченным, а комполка, которого, как выяснилось, звали Бориславом, саркастически заметил, что на доспехи для новичка железа уйдет больше, чем на полк стандартных дружинников.

Потом было еще хуже. Пробежка — самое страшное для Прошки слово после «смерти». Разминка, после которой жить категорически перехотелось и, как апогей первого дня — прохождение полосы препятствий. Стоит ли говорить, что за исключением первых пары сотен метров ежедневного кросса, все остальное время Прошка перемещался, преимущественно на руках товарищей, за что те испытывали к нему искреннюю и нескрываемую благодарность. Если бы не былые подвиги, вполне вероятно, что уже вечером Прошке организовали бы традиционный в таких случаях жаркий прием. А так терпели, стиснув зубы, надеясь на то, что завтра будет лучше.

Но завтра лучше не становилось. И после завтра тоже. Ко всем бедам на протяжении первого месяца подготовки выходить из казармы молодняку запрещалось. Еду носили прямо сюда. Иногда приходилось готовить самим. Имитировали полевые условия. Разжигали во дворе казармы костер, да носились, как оголтелые за местными курами. В свободное время, которого у дружинников с нарядами и тренировками оставалось не так много, Прошка откровенно скучал, с нетерпением ожидая того момента, когда сможет появиться в столовой у Марьяны при параде в сияющих латах.

Пока в сияющих латах в казарме появлялся разве что инструктор Борислав. Так уж вышло, что этот суровый хмурый амбал не то, чтобы невзлюбил толстяка, а воспылал к нему жуткой ненавистью. В результате в свою и не в свою очередь Прошка мел полы в казарме, чистил оружие, смазывал арбалеты, выносил мусор, который в компании пары десятков молодых мужчин копился очень уж стремительно. А в один из дней перед отбоем, Борислав явился в казарму навеселе и бросил в сторону Прошки гору замусоленных доспехов, строго наказав до утра придать амуниции подобающий ей лоск и блеск.

В общем, плохо все было. Очень плохо. Прошка уже и план побега готовил. И в медведя не прочь был обратиться, на худой конец. Лишь бы не терпеть нападки инструктора. И даже пожаловаться на предвзятость комполка куда следует. Но, на его беду, ни воевода, ни уж тем более инквизитор, который тоже приложил руку к тому, чтобы делать из Прошки солдата удачи, за все это время в казарме ни разу не появились.

Все изменилось в один день. Стоял август. С того момента, как некромант залетел на этот курс молодого бойца минуло три недели. Прошка к тому моменту научился вполне сносно справляться с кроссами, сидеть на коне и не падать, не умирать на полосе препятствий, даже мечом, худо-бедно, махал. Вот со стрельбой из арбалета не ладилось. То ли руки у Прошки были кривые, то ли глаза, но его болты регулярно летели куда угодно, но только не в цель, за что молодые дружинники метко прозвали некроманта «снайпером».

— Значится так! — наставлял Борислав бойцов. — По моей команде палим в мишень. После выстрела опускаем оружие и заряжаем. На людей арбалет не направлять. Всем ясно? Прошка, тебе ясно?

Была у комполка такая привычка, которая жутко бесила некроманта. Каждый раз наставляя воинов, он отдельно обращался к Прошке, как будто тот был тупее других. Приходилось кивать, а иногда, когда невербальным сигналом инструктор не довольствовался, подавать голос. Вот и в этот раз Борислав переспросил:

— Прошка, тебе точно ясно?

— Да ясно! Ясно! — отмахнулся некромант и приложил рукоять арбалета к плечу, зажмурив один глаз.

Мишенью у дружинников служили посаженные на кол отжившие свое глиняные горшки. Прошка прицелился и по команде нажал на спусковой крючок. Болт свистнул и ушел куда-то вверх, согнав с ветки дерева любопытную белку.

— Опять в яблочко! — не упустил возможности вставить шпильку Борислав. — Все учитесь у Прошки! — добавил он. — Белок гонять.

Дружинники заржали. Последовала команда «заряжай». От переполнявшей его обиды, Прошка весь трясся. Тетива, как на беду, не хотела натягиваться. Опять заела. Конечно, любимчику инструктора выдали самый древний и ржавый арбалет. Выложив в специальную канавку очередной болт,