Тот ничего не ответил.

Из столовой вчетвером направились бульварами на Остоженку.

Петровские линии, дом 2 (вид со стороны Неглинной улицы)

Все время, пока шли Страстным бульваром, Есенин жаловался мне, что ему завидуют, что ему не дают жить.

– Разве я виноват, что я такой! Почему обижаются на меня? Кому я мешаю? Почему мешаю? Ведь не могу же я заслонить от других весь свет!.. Я признаю влияние на меня Блока, признаю влияние Клюева… Вот они влияли на меня! Я ведь это никогда не скрывал!

На Остоженке подали чай. Есенин уходит на несколько минут в другую комнату. Выходит крайне раздраженный. Неожиданно хватает со стола медный поднос и с криком «Предатель! Вон!!! Бросается на Наседкина».

Посмотрите, как изящно в своих воспоминаниях Наседкин защищает себя! Оправдывается, чувствуя свою неправоту. Собрались за столом пять мужчин, а две бутылки – подношение только «пьянице» Есенину! Сравнивает с С.К. Думаю, читатель догадывается, кто этот человек – конечно, Сергей Клычков. Помолчать советует Наседкин Есенину «с полгодика»! Ему, для которого его творчество – это воздух, кислород, жизненно необходимый. Вся жизнь его отдана стихам. За последние годы создаются Есениным одни шедевры, а пьяная компания «друзей» советует ему помолчать. Наседкин! Которого он сестре выбрал в качестве мужа… С Клычковым сравнивает… Послать бы таких друзей, а он мириться приходит первым. Не может быть один…

В гостях у Михаила Светлова

Покровка, дом 3

В настольном перекидном календаре за 1925 год Софьи Андреевны Толстой-Есениной есть интересная запись от 7 ноября: «Сергей приехал из СПб. Утром у Савкиных.

К Светлову. К Наседкину». Интересна это запись тем, что о встречах Светлова и Есенина известно немного.

Михаил Аркадьевич Светлов (Шейнкман, 1903–1964) приехал в Москву из Екатеринослава в 1922 году. Поступил в Высший литературно-художественный институт. Учился на одном курсе с Василием Наседкиным, Иваном Приблудным. Наташа Зиновьева, студентка того же института, но на курс младше, вспоминала: «Будущие знаменитости, в то время бедняки-студенты, выносили на суд товарищей свои новые произведения. Так я услышала добрые стихи Миши Светлова». Светлов состоял в группе поэтов «Молодая гвардия», в 1925 году перешел в «Перевал» под покровительство А.Н. Воронского. Он был из тех комсомольских поэтов, на кого Воронский возлагал большие надежды. Немного журил за подражание Блоку, Есенину, Маяковскому, Казину, и ожидал, что вскоре зазвучит их собственный голос в полную силу. Поэт и драматург Александр Гладков написал о Михаиле Аркадьевиче: «Светлов – поэт без отчетливых периодов. Внутренний закон его развития – не «периоды», а постепенная концентрация «своего мира», «своей интонации», разбросанное – собирается, отдельное становится общим, частности – целым. У Светлова нет крутых переломов, нет даже противоречий. Уже в ранние годы у него встречались отменные вещи, но реже, чем впоследствии».

Лариса Рейснер оставила нам портрет Михаила Светлова образца 1925 года: <…> очень высок и настолько тощ, что рядом с ним, по его собственной формуле, Дон-Кихота принимали бы за пузатого нэпмана». С остроумными людьми общаться приятно, особенно с теми, кто способен к самоиронии…

Стихи молодого поэта все чаще стали появляться в «Красной нови». О встречах Светлова и Есенина, к сожалению, запись в дневнике Толстой оказалась единственной. Некоторые есениноведы даже сочли, что в этот день Есенин навещал Светлого. Но тогда бы Софья Андреевна написала: «К Светлому…» В дневнике ясно сказано: «К Светлову». Скорее всего познакомился Светлов с Есениным в ВЛХИ, через Наседкина или Приблудного. Есенин интересовался творчеством молодых и талантливых. Общие неприятели у него и Светлова были – вапповцы. Жил Светлов тогда на Покровке, 3. За Девяткиным переулком, в трехэтажном доме. Моссовет выделил под общежитие молодых литераторов, группирующихся возле журнала «Молодая гвардия», второй и третий этажи. Это был оживленнейший центр литературной жизни Москвы. Светлов написал здесь «Пирушку» и «Гренаду», Фадеев – «Разгром», Артем Веселый – «Россию, кровью умытую», Либединский – «Комиссаров», Михаил Голодный много своих стихов. К ним приходили в гости Маяковский, Асеев, Багрицкий, Шолохов и другие писатели, поэты и журналисты. И вот 7 ноября 1925 года к Михаилу Светлову зашел Сергей Есенин с Софьей Андреевной Толстой. Есенин и раньше бывал в этом общежитии. Предположительно, в этом общежитии иногда ночевал Сергей Клычков. Известно от его родственников, что он некоторое время «жил где-то на Покровке». О чем мог говорить Есенин с юношей Светловым, его знаменитая «Гренада» написана позже, в 1926 году. На Тверской улице у арки, ведущей в Малый Палашевский переулок, до сих пор выделяется несовременной облицовкой часть здания, включенная в общий объем дома. Это бывшая гостиница «Гренада». Ее вывеска и натолкнула, по словам поэта, на мысль написать стихотворение о солидарности российских и испанских борцов за свободу. Стихотворение «Гренада» стало визитной карточкой Михаила Светлова и известной песней.

Покровка, дом 3

31 декабря 1926 года Марина Цветаева написала Пастернаку: «Передай Светлову (Молодая гвардия), что его Гренада – мой любимый – чуть не сказала: мой лучший – стих за все эти годы. У Есенина ни одного такого не было. Этого, впрочем, не говори, – пусть Есенину мирно спится». Сам Михаил Аркадьевич гораздо скромнее оценивал свое творчество. Как-то он сказал Варламу Шаламову, протягивая руку: «Подождите, я вам кое-что скажу. Я, может быть, плохой поэт, но я никогда ни на кого не донес, ни на кого ничего не написал». И Шаламов оценил это признание: «Я подумал, что для тех лет это немалая заслуга – потрудней, чем написать «Гренаду». Михаил Светлов проявил участие и оказал поддержку Наталье Милоновой, сопровождая ее по кабинетам и собирая бумаги для реабилитации ее бывшего мужа, Ивана Приблудного.

Свое отношение к Сергею Есенину Светлов выразил в стихотворении «Есенину»:

День сегодня был короткий,

Тучи в сумерки уплыли,

Солнце тихою походкой

Подошло к своей могиле.

Вот, не слышно вырастая,

Перед жадными глазами,

Ночь большая, ночь густая

Приближается к Рязани.

Шевелится над осокой

Месяц бледно-желтоватый,

На крюке звезды высокой

Он повесился когда-то.

И, согнувшись в ожиданье

Чьей-то помощи напрасной,

От начала мирозданья

До сих пор висит, несчастный…

Далеко в пространствах поздних

Этой ночью вспомнят снова

Атлантические звезды

Иностранца молодого.

Ах, недаром, не напрасно

Звездам сверху показалось,

Что еще тогда ужасно

Голова на нем качалась.

Ночь