– Ты куда?

Чувствовалось, что Маше хочется сдерзить мне в ответ. Я и сам понимал, что лезу не в свое дело, но раздался интригующий ответ:

– Возможно, расскажу как-нибудь потом, под настроение.

Энтузиазма в интонации не слышалось, и я сделал вывод, что особого желания ходить туда, куда Маша ходила, у нее не было, дело связано с чем-то тягостным или неприятным. Осталось подождать, пока созреет случай услышать новую историю. Он обязательно созреет, если ничего не случится. Когда два человека живут рядом, постепенно не остается никаких тайн.

У меня, кроме учебы, других дел не было, о подработке я думал, но ничего, чтобы куда-то устроиться, не делал. Родители дали мне с собой денег, я жил экономно, ничего менять не хотелось. На всякий случай я разместил в сети объявление, что предлагаю услуги репетитора. Какой-никакой, а возможный заработок. Некоторые, кто раскрутился на этом, даже бросали основную работу. Правда, мне пока никто не звонил. Это не беда, ничего не бывает сразу. «Дай мне смирения пережить то, что изменить нельзя…»

Думая о Любе, я написал свое первое стихотворение, потом стихи полились из меня, как дождь из прохудившейся крыши. О любви, о тоске и одиночестве, о мировой несправедливости. Получалось слабовато. С некоторых пор я разбирался в поэзии и понимал, что мои вирши не составят конкуренции шедеврам вроде «Я помню чудное мгновенье». Я бился над каждой строчкой, каждой рифмой, каждым словом. Времени на это уходило много, а результат не появлялся, стихи оставались плохими. Даже те, что нравились мне самому, в которых на первое место выходила совсем не любовь. А что за стихи, если не про любовь и одиночество?

Хочется любить и верить,

Хочется летать…

И цветы к закрытой двери…

И письмо в тетрадь…

Щит свой на врата Царьграда…

Ариадны нить…

Хама, подлеца и гада

Взглядом раздавить…

Отчего такой в нас комплекс:

Кто не я – в дерьмо!

Лишь поэт, душою топлесс,

Строит теремок.

Он пускает всех, он верит:

Теснота сплотит!

Но такие лезут звери…

Теремок трещит.

Мир поэта – мир особый,

Без борьбы, без бед…

В нем поэт, скажу особо,

Больше, чем поэт…

И так далее. Разве это серьезно?

Или вот:

Глупость я искореню,

Любу позабавлю:

Глупых всех объединю,

А затем возглавлю!

Не стихи, а какие-то частушки. После очередной неудачи я удалил большую часть написанного и сменил амплуа. Теперь вместо стихов рождались миниатюры-размышления. Я давал им отлежаться несколько дней, перечитывал, подправлял, после чего мои творения в полном виде или частично отправлялись Любе.

Ответ меня порадовал.

– Ты замечательно подбираешь слова, тонко и умело проводишь идею. Правда, предложения у тебя слишком длинные и изощренные, с выкрутасами. Я путаюсь в смыслах.

– Могу писать коротко и ясно, но получится техническая инструкция, а не художественный текст, – ответил я.

– По-моему, когда вслед за талантом к тебе пришла его сестра, то до звонка не достала. Но мне очень нравится, о чем ты пишешь, а «как» – оно со временем наладится, это дело опыта. Зато – какие идеи! Пиши еще!

Стихи ушли в утиль именно потому, что реакция на них была бы другой: «А почитай Цветаеву, у вас с ней многое перекликается…»

Больше никаких стихов. Решено. Возможно, Люба, как любящий человек, преувеличивала мои таланты, но доброе слово, как известно, и кошке приятно. А Люба, к тому же, врать не умеет, ее восхищение моей писаниной – искреннее.

Я набрал в новом файле:

«Виражи фантазии»

«Каждый мнит себя Богом. Прав лишь один. А оставшиеся… М-да. Только стоя на краю пропасти и оглядываясь назад, человек понимает, что действительно ценно, а что – красивые обертки от давно съеденных конфет. Его Величество Время расставляет фигуры по местам игровой доски в том порядке, которого они достойны. Если тебя съели, не взыщи, твое место на помойке истории. А коль считающийся пешкой вдруг прорывается в ферзи…

Честь и почет такому храбрецу. Вопрос: почему бы таким храбрецом не оказаться мне?

Мои словесные вензеля – не для всех, они для тебя, любимая. Это мои фантазии, мои думы о тебе и о нас. Они рождались в больном любовью воспаленном мозгу и там же умирали, пока не пришла идея не полагаться на память. Виражи троянской кобылы моей фантазии, несущейся по проспектам жизни, затейливы и непредсказуемы, они не обращают внимания на запрещающие знаки и сигналы светофоров, чем придают будням щепотку остроты – покалывая, словно гвоздиком, из тех, на которых йоги спят.

"Любовь обычно есть не что иное, как обмен фантазий", сказал французский писатель, мыслитель-афорист Себастьян Рош Никола де Шамфор. Он тоже видел прямую связь между двумя понятиями. Любовь и фантазии – как два сапога в паре, как сообщающиеся сосуды. Отсюда вывод: оседлай одного – взнузданно заржет и второй, мечтающий о просторах и галопе, а пока, в пережевывании прошлогоднего сена, обдирающий бока о доски тесного стойла.

Все не так плохо, конечно же. Даже наоборот – достаточно хорошо. Я, естественно, утрирую. Чтобы. И – для. А еще – потому что не дай Бог. Вот.

Но.

Ночи темны. Страхи глазасты. Желания задушены, подавлены и утоплены. Сознание засыпает, просыпаются фантазии.

А мои фантазии – о тебе, родная. Я фантазирую. Хорошо ли, плохо ли – решать тебе, я только переводчик, выдающий в нужных образах грызущие исподтишка растрепанные чувства. Для посторонних сие варево – не чудодейственный эликсир, а, скорее, припарка мертвому. Если чувства не проснулись, разве поймешь того, кто давно не спит?

Кто-то считает настоящую любовь скучной. Встретились, поженились, родили детей, счастливо прожили жизнь… А где же драйв и адреналин?!

Не эта ли тоска предопределенности толкает людей в объятья приключений наяву – даже если приходится платить за них высшую цену?

Мужчина должен считать себя богом, если он мужчина. Мужчина должен действовать, он должен творить мир и создавать свое продолжение по образу и подобию. Я сделаю это, как только судьба даст мне шанс, а пока довольствуюсь фантазиями. Думаю, ты извинишь меня, если припишу тебе желания совершенно несвойственные, ведь художнику простительно, ему это нужно для полноты восприятия и цельности картины. Ты поймешь меня, я знаю. Я мог бы рассказать тебе о своих фантазиях при встрече, но не расскажу, по злой иронии судьбы я не могу вымолвить ничего связного, когда тону в озерах любимых глаз. Не умей я писать, не буквы плясали бы сейчас перед твоими глазами, а одно