— Я первый раз пойду в Арктику, — Вася-грек ослепительно заулыбался, — там, говорят, ледяные горы плавают, а вокруг них греются на солнышке зверюшки: морской заяц, тюлень, лахтак, даже морские слоны в Арктике водятся. И белые медведи.

— Погоди, Вася, — меня осенила запоздалая догадка, — выходит ты тоже зверобой?

— Угу! — важно ответил Вася-грек с туго набитым ртом. — Помощник моториста я.

— Ну, вы, друзья, даете стране угля, — разочарованно проговорил я, — зверобои должны быть вроде Василя, а ты… любой морж тебя одним махом проглотит. Не боишься на моржа нарваться? — Я в душе завидовал этому чернявому постреленку. Ишь ты, такой пацан — зверобой, а я, бывший моряк, — сухопутная крыса.

— Моржей я не боюсь! И белых медведей! — заулыбался Вася-грек. — Знаешь почему?

— Нет.

— Я же — моторист, а не охотник. А охотники нам позарез нужны, капитан Зайков ищет их на Шикотане. Он сказал: «Охотников мало, однако, сами зверя бить будем».

Какая возможность испытать себя, посмотреть арктические просторы, а в итоге написать серию очерков для своей газеты! Я мысленно попытался представить маршрут зверобойных судов. До Арктики от Шикотана, казалось, рукой подать. И вообще, тут, на Дальнем Востоке, все географические понятия как бы смещаются и смазываются для москвича или питерца остров Сахалин наверняка кажется краем света, краем, куда Макар телят не гонял. Сахалинцу такой дальней далью видится Курильская гряда, курильчанам же кажется, что край света — Арктика.

— Слушай, Васек, если это не секрет, кто у вас капитан? — осторожно начал я подступать к расспросу, чувствуя, как нарастает любопытство, ширится желание написать для своей «Молодой гвардии» о столь редкой профессии, как капитан зверобойного судна, страстно захотелось побывать на флотилии, готов был сорваться в ночь и плыть к их рейду хоть на арбузной корке.

— Пароходик наш называется красиво — «Алеут Зайков», — важно ответил Вася-грек.

— Откуда оно взялось?

— Сам капитан и придумал. Он — алеут. Он — капитан. Вот и получился «Алеут Зайков».

— Гениально! — воскликнул я. — Как это начальство ему разрешило такое учудить? — искренне удивился я. Вася-грек последней фразой подлил масла в огонь, и костер внутри меня забушевал таежным пожаром. Алеуты — народ редкий, они живут на крайнем севере, слывут отличными охотниками, в одиночку ходят даже на моржа, не боятся и белого медведя, но чтобы кто-то из них был капитаном судна, такого не слыхал.

— Ну и скучища у вас, братцы, — подал басовитый голос Василь, — может, лучше еще малость выпить?

— Дернем попозже! — отрезал я, продолжая усиленный допрос словоохотливого паренька. — Будь другом, расскажи еще что-нибудь про капитана.

— Коль просишь, почему не рассказать, — охотно согласился помощник моториста, на что здоровенный Василь сонно изрек: «Болтуны сошлись на ярмарке, пойду дрыхнуть, а вы языки почешите».

Кажется, наши желания рассказывать и слушать совпали удивительным образом. Вася-грек начал горячо, темпераментно живописать своего капитана, не жалея восклицаний и сочных красок. Я едва успевал записывать. По словам паренька с очень зорким глазом, капитан Зайков был самой удивительной личностью, с которой в последние годы сводила меня судьба. Удивительное дело: моряк, не умеющий плавать, но никогда не тонущий даже в полярных морях, сын шамана и отлично разбирается в навигационных приборах, из всех деликатесов моря предпочитает есть сырую рыбу, мороженое мясо морского зверя — строганину, нарезая мороженые стружки острейшим ножом, с командой разговаривает то тылгурашками — северными байками, то на вполне современном языке. А как он стреляет, чудо: попадает в пятикопеечную монету в воздухе.

Капитаны издавна в моем сознании были особенными людьми, не только у меня, но и у всех мальчишек вызывали острое любопытство и невольное восхищение и, конечно, зависть. Любой капитан был на голову выше сухопутного человека во всех отношениях. Капитаны — образованные, шикарные, отважные, всегда в тщательно отглаженной форме, с биноклями, с трубками, с золотистыми кортиками, а этот… комик, фраер заезжий, а не капитан арктического судна. Но, чем больше Вася-грек живописал о Зайкове, тем сильней разгоралось мое любопытство.

На следующее утро я вместе с Васей-греком отправился на судно. К счастью, Васю на пирсе уже поджидали два знакомых полупьяных «бича», промышлявших на старой шлюпке, они за бутылку «подбрасывали» моряков с берега на их суда, стоящие в шикотанской гавани.

Под методичное поскрипывание уключин, кажется, я задремал. «Бичи» на меня вообще не обращали внимания, лениво переругивались между собой, натужно гребли в четыре руки. Все было тихо и мирно. И вдруг наша шлюпка ударилась носом о подводный камень-голыш. Но я ошибся. Открыв глаза, ужаснулся: с правого борта прямо мне в лицо глядело морское чудище, поблескивая ослепительно белыми клыками-бивнями. Незнакомый мне зверь ловко зацепился этими бивнями за планшир шлюпки. В округлых глазах зверя не было злобы, скорее, просматривалось любопытство.

Глядя на чудище, молчали и «бичи». Никак не реагировал на это явление и Вася-грек. Так я впервые в жизни увидел «китового коня» — моржа. Ну, скажу вам, и морда была у этого зверя! Сморщенная дьявольская рожа, клыки, торчащие из-под верхней губы, украшенной жесткой бородой, — все это было, мягко говоря, страшноватым.

— Ну, как, корреспондент! — подал голос Вася-грек. — Симпатяга, правда?

— Красавец! Хорошо, не во сне привиделся.

Будто поняв, что именно о нем идет речь, чудище зашевелилось. По его жирному телу покатились кольца коричнево-ржавой шкуры. А я подумал: «За какие такие грехи Господь наградил моржа столь отвратительной внешностью?»

Морж еще раз сильно качнул шлюпку. Я замер, понимая, что зверю ничего не стоит опрокинуть нашу гоп-компанию в воду. Но почему-то зверь смотрел только на меня одного, глаза его быстро налились кровью. «Какого дьявола ему нужно? Может, оголодал?» Я сунулся, было, к своему вещевому мешку, пытаясь найти что-нибудь съестное, но морж вместо благодарности так ударил по борту, что мы с Васей едва не свалились в воду.

Неужели морж желает, чтобы я вернулся на берег? Предупреждает, что ли? Говорят, у дельфина нервных клеток больше, чем у человека, а про этих чудищ я вообще книг не встречал.

И тут Вася-грек протянул руку к уродливой морде. Хотел погладить зверя. Морж не возмутился, даже потерся башкой о борт шлюпки.

— Не бойся, корреспондент! — весело сказал Вася-грек. — Это же Кешка. Он ручной, «попрошайка». Тебя, как приезжего, Кешка сразу заприметил. Сахар у тебя есть в мешке?

— Конфетка. С материка. На случай качки.

— Отдай Кешке. Сразу поймет, что ты нищий, и отстанет.

Не теряя времени, я развязал шнурки вещевого флотского мешка, просунул руку вовнутрь, нащупал единственную шоколадную конфетку, прихваченную с Сахалина на всякий случай. И случай этот представился. Конфетка была жалкой, засусленной. Хотел, было, бросить ее моржу, но, почувствовал на себе взгляд Васи-грека, разломил конфетку пополам — очень хотелось пареньку попробовать лакомство. Половинку протянул Васе, вторую половинку бросил в раскрытую пасть моржа. Подумалось, зверь разозлится за столь малый дар, утопит нашу шлюпку, но… я не Иисус Христос, который пятью хлебами накормил пять тысяч человек.