Для Франко не был тайной конфликт между Суньером и армией, вернее, ее высшим командованием. Верный принципу «соблюдения баланса», он, наконец, принял решение «укоротить крылья» шурину, хотя это и могло вызвать недовольство «семьи». Последней каплей, переполнившей терпение Франко, стала статья Суньера в органе фаланги «Arriba» 2 мая 1941 г., где он обосновал претензии фаланги на монополию власти.

7 мая 1941 г. Франко учредил пост «субсекретаря президенции», практически помощника главы государства, для Луиса Каррера Бланко — 36-летнего капитана флота, ультраконсерватора и католика-интегриста. Это вызвало новый взрыв недовольства фалангистской элиты. Франко прибег к испытанному средству: внести в их ряды раскол. В реорганизованном 19 мая 1941 г. правительстве Хосе Луис Арресе получил пост министра-секретаря фаланги, Мигель Примо де Ривера — министра сельского хозяйства, Хосе Антонио Хирон сохранил пост министра труда. Другие сторонники Суньера утратили свои посты. Что же касается таких фалангистов-диссидентов, как Антонио Товар и Дионисио Ридруехо, то для них май 1941 г. стал первым шагом на пути к разрыву с режимом.

Сам Франко не страшился фалангистской фронды, ибо у него была надежная опора — армия. После окончания гражданской войны он не пожелал вернуть армии ее обычные функции, и неучастие в мировой войне тому способствовало. Армия использовалась не только как инструмент политических репрессий, но и как тигель, где «плавились» будущие политики, чтобы затем отлиться в ту форму, которая, по мнению Франко, соответствовала моменту. Это мнение военного историка Хулио Бускетса, полковника, до того, как он стал депутатом первых послефранкистских кортесов, он обосновывает тем, что за 40 лет существования режима из 114 министров Франко 40 были военными, причем 8 из них были министрами более 10 лет, а Карреро Бланко — 32 года.

Военные, как справедливо отмечал Бускетс, в основном консервативны, хотя и бывают исключения. Но обычно система ценностей военного совпадает с консервативной идеологией. Во время войны, для которой армия и существует, ее первейшей обязанностью является готовность убивать и умирать, для чего не надо вдаваться в оценки и делить тех, кто находится с ними на одной стороне траншей, на хороших и плохих. В мирное время жизнь военных сориентирована на такие ценности, как продвижение по иерархической лестнице, твердость, авторитет, порядок, честь, доблесть, патриотизм и дисциплина, и они не включают, как правило, такие, как свобода, равенство, права человека и т. д. И поэтому, как правило, военные должны быть более консервативными, чем современные им политики в своей собственной стране.

Но армия эпохи Франко не была консервативной в этом нормальном для людей армии духе. Она была жестко идеологически ориентирована, политизирована, причем ее идеология была не столько консервативной, сколько реакционной. По мнению Бускетса, это было следствием гражданской войны, длительной и жестокой, в которой левые — демократы, либералы и социалисты — были побеждены и уничтожены. Военные левой ориентации, сражавшиеся на стороне Республики, были расстреляны, высланы, заключены в тюрьмы или в лучшем случае изгнаны из армии. И армия, потерявшая свое «левое крыло», по мнению Бускетса, была полунациональной армией[150]. К тому же испанская армия не имела опыта участия в международных конфликтах ни в XIX, ни в XX вв. И Франко это понимал.

Начиная с марта 1941 года, Берлин ослабил нажим на Испанию, поскольку Германия в это время уже глубоко увязла в подготовке войны против СССР. Но Испания и Гибралтар пока не исчезли из планов германского командования. 4 мая 1941 г. Гальдер упоминает о директиве «относительно подготовки операций на Иберийском (Пиренейском) полуострове в случае, если Англия начнет боевое действие против Испании и Португалии (или против Испанского Марокко)». В записях 17 и 20 мая он обращается уже к проблеме переброски резервов во Францию и вооружения частей для операции «Изабелла»[151].

После нападения Германии на Советский Союз все планы овладения Гибралтаром были надолго отложены.

После нападения на Советский Союз в Берлине полагали, что уж теперь Испания станет активной воюющей стороной. 22 июня 1941 г. Серрано Суньер, ставший в октябре 1940 г. министром иностранных дел, заявил Штореру, сославшись на мнение Франко, что «испанское правительство выражает глубочайшее удовлетворение в связи с началом борьбы против большевистской России и в равной степени сочувствует Германии, вступившей в новую трудную войну», и через него обратился к германскому правительству с просьбой дать возможность добровольцам, членам фаланги, принять участие в борьбе против общего врага — русского коммунизма. «Этот жест солидарности, — разъяснял Суньер, — делается, разумеется, независимо от договоренности о полном и окончательном вступлении Испании в войну на стороне «оси», которое последует в соответствующее время»[152].

Министр иностранных дел в особо теплых словах выразил свою «твердую уверенность в том, что война с Россией закончится для Германии так же счастливо и победоносно, как и предшествующие войны». 24 июня Риббентроп известил Шторера, что «германское правительство с радостью и удовлетворением примет формирование добровольцев фаланги»[153].

В тот же день Суньер публично обратился к членам фаланги с призывом поднимать добровольцев на войну против СССР. Фалангистская пресса с энтузиазмом подхватила призыв своего шефа (Суньер был одновременно и главой фаланги), причем иные горячие головы посчитали необходимым собрать и отправить рать из 100 тыс. добровольцев[154].

Однако с первоначальным замыслом формирования добровольческого соединения исключительно из членов фаланги Серрано Суньеру пришлось расстаться. 25 июня Шторер сообщил в Берлин: «Испанский министр иностранных дел очень рад согласию Германии на участие испанских добровольцев в войне против России. Он обещал поднять этот вопрос на сегодняшнем заседании Совета министров и вслед за тем обо всем договориться с начальником фалангистской милиции генералом Москардо, и прежде всего о немедленном опубликовании призыва к вербовке. Но из-за соперничества фаланги и армии добровольцы будут набираться не только из фалангистов, но и из легиона, связанного с армией»[155].

В ответ на пожелание Шторера (было бы «своевременно и желательно» объявить, что Испания находится в состоянии войны с Советским Союзом) министр ответил, что обсудит этот вопрос с Франко. От себя Суньер добавил, что в этом случае «Англия и, возможно, Америка откликнутся на такое заявление, если и не объявлением войны Испании, то, во всяком случае, установлением блокады, в результате чего Испании грозит потеря ее судов, находящихся в настоящее время в пути»[156].