Я любовалась его профилем, его отвагой и преданностью, даже его упрямством, пусть эти качества и довели Кэррика до беды. Ему важнее доказать свою правоту, чем уберечься, и в этом мы похожи.

– Все равно не понимаю, в чем ты винишь Билла, – отважилась я сказать.

– Альфа фактически работает на Трибунал, этот ее благотворительный фонд помощи родственникам Заклейменных – не трудно было сложить два и два.

– Фонд – прикрытие, на самом деле она использует его, чтобы расширять поддержку Заклейменным, нашему делу. Она хочет, чтобы интернаты закрыли. Она пыталась привлечь меня на свою сторону и надеялась, что я приведу и тебя, – заторопилась я.

Кэррик помолчал, обдумывая мои слова. Он проходил через такой же кризис доверия, как и я. Заклейменным жить не просто, ты становишься пешкой в игре многих людей с разными интересами. И, хотя я искренне сочувствую Кэррику, все же мне легче оттого, что с таким опытом я не одинока.

– Билл сказал мне: если бы ты остался с ними чуть дольше, они бы сами нашли твоих родителей. Они с самого начала собирались это сделать, но ты же у них и суток не пробыл. Не дал им ни малейшего шанса помочь тебе. – Я постаралась произнести это как можно мягче и присматривалась, как он это примет, прежде чем продолжать. Он не отвечал, обеими руками сжимал руль и смотрел прямо перед собой, лицо его напряглось.

– Как раз когда тебя увезли в замок, твои родители каким-то образом попали на завод, в убежище. А когда тебя выпустили из замка, ты получил сведения, где их искать. Уверена – за этим стоят Ламберты, это они помогли тебе воссоединиться с родителями. Сам подумай, откуда ты вообще узнал о компании Vigor?

Он по-прежнему не отвечал, молчал, погрузившись в свои мысли, пытаясь разобраться, пересматривая то, в чем был так прочно уверен. Кэррик сбежал от Альфы и Билла, чтобы найти родителей. Останься он у Ламбертов, он бы и родителей нашел, и Клейма избежал. Вполне вероятно, он напрасно пожертвовал свободой и нормальной жизнью, так что я решила на время оставить эту тему – меня волновала другая.

– Ты знал, что Арт пошел в стражи. Знал?

Он заерзал на водительском сиденье, сосредоточил взгляд на серпантине, поднимавшемся спиралью вокруг почти отвесной горы.

– Я думал, ты знаешь, – ответил он. – В новостях передавали.

И дедушка, выходит, знал и не говорил мне.

– Тогда, в постели, – заговорил он, – я предложил использовать Арта, потому что думал, ты знаешь, что он стал стражем. А ты кинулась его защищать, тут-то я и понял, что ты и понятия не имела.

А я-то думала, будто Кэррик затащил меня в постель, чтобы использовать, чтобы через меня добраться до Арта! «Неужели мы вовсе разучились доверять?» – вздохнула я.

– Прости, наверное, мне следовало сразу тебе сказать, – мягко продолжал он, – но я так неудачно выбрал время для разговора о нем, боялся сделать еще хуже.

– Все хорошо, я не сержусь. – Помолчав, я добавила: – По правде сказать, зла я ужасно, как никогда в жизни, только не на тебя.

Теперь, когда я распахнула эту дверь, гнев затопил меня. Мне становилось дурно от этой картины: Арт в униформе стражей. Он же вовсе не о такой карьере мечтал, он хотел заниматься наукой. Работать в такой лаборатории, как та, которую он вчера обыскивал, – вот какая у Арта была прежде цель. Он бы стал эксцентричным ученым с вечно растрепанными волосами, искал бы лекарство от рака, сгубившего его маму. У нас все было запланировано. Очень подробный, сто раз обсуждавшийся план. Поступим в Университет Хамминга, он – на физику и химию, я – на математику. И всегда будем вместе. А теперь я – Заклейменная, он – страж. Я жертва, а он – преследователь.

Это решение пойти в стражи, конечно, адресовано лично мне, все равно что пощечина, пинок в живот: он демонстрирует преданность своему папочке, согласие с приговором Трибунала. Он словно говорит мне: «Да, Селестина, в моих глазах ты порочна. Порочна до мозга костей, как сказал мой папа. И я считаю, что ты заслужила ту боль, которую тебе причинили, ты заслужила все, что с тобой случилось. Дай мне только поймать тебя, и …» И что тогда? Что он со мной сделает?

Кэррик с тревогой косился на меня.

Как бы я ни злилась, я не могла в одночасье возненавидеть того, кого прежде так сильно любила. Я не умею вот так запросто переключаться. Я не робот, мне всегда нужно разобраться и понять. О чем думал Арт? Почему он так поступал?

– Может быть, он притворяется, – сказала я вдруг. – Может быть, он стал стражем, чтобы помогать мне.

– Каким образом? – очень ровным голосом спросил Кэррик.

– Не знаю. – Я напрягла воображение. – Может быть, таким способом он надеется меня отыскать. Может быть, он, как Маркус и Кейт, играет на нашей стороне.

Стоило мне все это проговорить, и я сама в это поверила. Сидела рядом с Кэрриком на пассажирском месте и чувствовала, как возвращается надежда. А потом глянула на Кэррика и вновь увидела того Солдата – гневного, закрывшегося от всего мира.

Однажды родители подарили Джунипер и мне кольца, показывающие настроение. Они измеряют температуру тела: когда тебе жарко, они становятся красными, а если кожа холодная, кольца становятся лиловыми, потом синими. Ночью, снятые с руки, на тумбочке у кровати, они чернели. Глаза Кэррика – в точности как эти кольца, теперь я это поняла. Их цвет отражал его настроение, вот почему в замке, в камере, они казались черными, они стали карими с зелеными искрами, когда мы спали вместе, а сейчас … сейчас он вовсе не смотрел в мою сторону.

Он затормозил, остановил автомобиль на крутом повороте, как будто не замечая опасности или его это не волновало: если бы кто-то ехал нам навстречу, он не успел бы ничего сделать, врезался бы в нашу машину. В этот момент Кэррик меня напугал: смотрел на меня злобно, глаза потемнели, зеленые блики исчезли, свет померк.

– Ты обманываешь себя, если думаешь, что он притворяется. Сегодня мы видели, как он отрывал Ивлин от матери. Твой дед все еще в замке – Арт вроде мог бы подергать за ниточки, а? Он был в той команде, которая обыскивала завод – завод, получающий государственное финансирование, – чтобы схватить тебя. Ждешь, что прекрасный принц спасет тебя, Селестина? Этого ты ждешь?

– Нет! – рявкнула я.

– Потому что, заметь, вот он я, и я взаправду рискую жизнью, чтобы тебе помочь.

– И я тоже! – яростно крикнула я.

Он глянул на меня в упор, полыхая гневом, но я выдержала его взгляд, я тоже была зла. Что-то еще Кэррик собирался сказать, но вовремя передумал, аккуратно вписался в поворот, и мы поехали дальше в гору. Оставшиеся сорок пять минут мы глухо молчали. У меня шея затекла, так я старалась смотреть прямо перед собой, только бы не на него.

Я прямо-таки дымилась от злости. Немало времени прошло, пока гнев улегся, и, когда это случилось наконец, я поняла, что сержусь не на Кэррика, на саму себя. Я ведь понимала, что он прав. Арт вовсе не пытается мне помочь. Хотел бы – давно бы уже помог.