– Я дам тебе один камень и ни даймом больше! – отрезал Гробур и фыркнул от отвращения: – Что за дикий обряд: расплачиваться с самкой за спаривание! Причем моими даймами!

– Хорошо, давай один камень, – не стал спорить я. – Но учти: за двумя оставшимися Гвенда придет к тебе сама. Вот тогда посмотрим, что она закричит на весь трактир по поводу ваших традиций и о герцоге Гробуре Двадцатом в частности.

– Ненавижу людей! – прошипел ящер, скрепя сердце и протягивая мне три камня. – Будь моя воля, выжег бы вашу Империю до последнего кустика, а вас, похотливых тонкокожих, рассадил бы по отдельным клеткам и не давал спариваться до самой смерти.

– Экое буйное у тебя воображение, – хмыкнул я, пряча даймы в карман. – Только, жаль, работает не в том направлении. Эту бы неуемную энергию да на созидательные цели… Но все равно, спасибо за понимание. Вычтешь эти камни из моей премии. Если, конечно, мне от вашей гильдии хоть что-то перепадет…

Отрадно, что некоторые вещи в нашем изменчивом мире все-таки остаются неизменными… Эй, ну я же просил вас меня не перебивать!.. Что вы сказали?.. Торки Бикс повторяется? А разве я это нечто подобное говорил?.. Ну тогда извините: старая память, знаете ли, плохой подсказчик, вот и подбрасывает мне на язык раз от разу одно и то же…

Но, так или иначе, именно эти слова – о неизменных вещах в изменчивом мире – я должен был сказать на прощание Гвенде после проведенной с ней… нет, не ночи (боюсь, что не родился еще тот мужчина, который стойко выдержал бы в постели ночь с Гвендой), а лишь часа с небольшим. Того бесподобного часа, за который я бы отдал не только эти три жалких дайма, но и все богатство гильдии Карадора, окажись оно вдруг у меня в руках. А потом с чистой совестью умер, ибо вряд ли ящеры простили бы Торки Биксу подобную расточительность и позволили дожить до следующей ночи.

Что они вообще понимают в вопросах спаривания тонкокожих, эти яйцекладущие! А ведь хлебом их не корми, дай натыкать человечество носом в отсутствие моральных устоев! Да если сравнить суммарный сексуальный опыт за всю жизнь среднестатистического человека и ящера, последний в сравнении с тонкокожим окажется зеленым юнцом. Даже с учетом того, что срок жизни брайхорнцев чуть ли не в три раза больше. Два коротких спаривания в год – стыд и срам, господа желто– брюхие! Изголодавшийся по женщинам Торки Бикс всего за какой-то час четырехкратно перекрыл в этом плане годовую норму Гробура. А дали бы мне больше времени, так чешуйчатый герцог и вовсе сгорел бы от стыда за свою малохольную расу. Не в прямом, так в переносном смысле.

Гвенда, как обычно, показала себя на высоте. И даже пристрастие к выпивке не ослабило за эти годы ее профессиональную хватку и рвение в работе. Согласен, отправь ко мне сердобольный Кэгун какую-либо другую девочку из своей обширной «службы досуга», и я с неменьшей страстью воспевал бы достоинства уже той красотки. Но, поскольку мой досуг в этот час скрашивала не абы кто, а бесподобная Гвенда, ей и предназначались мои восторженные дифирамбы.

Наше бурная скоротечная любовь (или акт подрыва моральных устоев, как выразился бы сноб Гробур) началась в ванной, куда Гвенда предпочла меня окунуть, прежде чем начать по полной отрабатывать свой гонорар. Надо заметить, что ванна в ее апартаментах была не в пример вместительнее той, что собирался принять я у себя в номере. Разморенный блаженством, я ненароком заплыл так далеко, что Гвенде пришлось раздеваться и тоже сигать в воду, чтобы потереть мне спинку. Само собой, что одной этой услугой наше совместное купание не ограничилось. Данная гигиеническая процедура была лишь прелюдией к дальнейшим бесчинствам, которым мы с неистовой красавицей подвергли ее роскошный номер.

Хронологию событий этого часа я помню плохо. Непосредственно до постели – столь же необъятной, как и ванна хозяйки, – мы добрались, кажется, лишь к четвертому акту этой пьесы, сплошь состоящей из одних импровизаций. Что было очень своевременно. Отыграв свою несложную, но ответственную роль в ванне и на пушистом прикроватном ковре, я почувствовал упадок интереса к нестандартным постановочным ракурсам и пожелал инсценировать что-нибудь из классического репертуара, разыгрываемого на традиционной сцене.

Гвенда, которой сценарий предписывал всячески потакать моим желаниям, умудрялась не только идти им наперекор, но еще и убеждать меня в том, что она лучше знает, чего на самом деле хочется в постели Торки Биксу. Кто-нибудь другой на моем месте заподозрил бы за всем этим хитрые колдовские чары. Однако мне было доподлинно известно, что Гвенда не заканчивала магических университетов и в магии разбиралась не больше меня. Секрет ее невероятной проницательности крылся в том, что красотка являлась таким же отличным специалистом своего дела, как Бикс – в погонщицком ремесле. По сути, Гвенда тоже была погонщицей, только объезжала она не мутазверей, а мужчин, умело избавляя нас ото всех внутренних ограничителей и по максимуму задействуя наш сексуальный потенциал.

Насколько была бы неудержима моя наконец-то вырвавшаяся на свободу похоть, но и ее энергия оказалась не беспредельной. Под занавес этого фантастического спектакля у меня в голове гремели нескончаемые фанфары и овации. А в это время я – второе главное действующее лицо пьесы – был не в силах даже пошевелиться. Так и валялся голышом на смятых простынях, выпав из жарких объятий Гвенды и бросившись в другие – те, что распростер передо мной сон. Последняя связная мысль, бившаяся в моем засыпающем сознании, призывала, чтобы я оторвал голову от подушки и сказал хозяйке хотя бы пару ласковых слов. Но и это элементарное с виду действие являлось для меня сейчас сродни подвигу, на который выжатый, как лимон, Торки Бикс был уже неспособен…

Поэтому, Гвенда, ты абсолютно права: я – неблагодарное животное – действительно заслужил от тебя эту пощечину… И эту тоже… Ну хорошо-хорошо: и третью пощечину я, так уж и быть, заслужил!.. Но не больше! Эй, хватит, кому говорят! Да что ты себе позволяешь, милочка! Получить за работу три камня и вдобавок еще колотить меня по лицу – по-моему, это просто верх неблагодарности!..

– Бикс, скотина, да проснись же ты, в конце концов! – кричала мне в ухо Гвенда, продолжая лупить меня по щекам и, казалось, едва не плача. – В трактире законники, слышишь! За-кон-ни-ки!..

Шлеп-шлеп-шлеп! Вот напасть! Попробуй-ка вымолвить хоть слово, когда тебя хлещут прямо по губам!

– Все-все, проснулся! – кое-как отозвался я, закрывая горящее от пощечин лицо и продирая глаза. – Говорю же: проснулся!.. ЧТО?!!

Я подскочил на кровати так резко, что чуть не сбросил на пол склонившуюся надо мной Гвенду.

– Законники?! – обмирая от страха, переспросил я, все еще надеясь, что все сказанное хозяйкой номера послышалось мне спросонок.

– Да! Да! Да! Законники! – заладила Гвенда, которая была на грани истерики. После чего схватила меня за руку и подтащила к зеркалу, висевшему рядом со входной дверью. Как выяснилось, сейчас оно не отражало мою физиономию, помятую после разнузданных любовных утех, а демонстрировало общий вид главного трактирного зала.