Он передвинулся ближе к фонарю и ужаснулся тому обилию крови, которое успело вытечь из раны.

— Наверное, стоит позвать на помощь, — сказал он себе. И посмотрел на дверь кабачка. Расстояние было небольшим, но ведь его следовало еще пройти!

Эмери попробовал встать, но неловко повернулся и снова упал. Слезы брызнули у него из глаз, больше от досады, чем от боли.

— Не будь ты моей ногой, которая еще явно мне пригодится, — обратился он к тупому бревну, которое отказывалось поддерживать его тело, — я бы тебя отрезал собственными руками! И после этого ты смеешь называться частью тела благородного человека?

— Великолепно! — раздался новый голос. — Какое самообладание!

Эмери чуть повернул голову.

— Элизахар! Вы какой-то вездесущий.

— Вы тоже, — заметил Элизахар. — Я только что видел, как вы гуляете по саду — и вот уже успели с кем-то подраться и произносите монологи.

Эмери беззвучно выругался.

Элизахар присел рядом с ним на корточки.

— Шпажная рана, а? — спросил он. — Давайте перетянем ее, пока вся кровь из вас не выбежала на землю. Кровь — она, знаете ли, имеет гнусное обыкновение дезертировать с поля боя.

— Очень смешно, — проворчал Эмери, глядя, как Элизахар перевязывает ему ногу тонким шарфом.

«Надо будет сказать братцу Ренье, что шарф подарила сама прекрасная Фейнне», — подумал Эмери.

— Нет, это мой шарф, — сказал Элизахар.

— Что?

От ужаса сердце ухнуло у Эмери в пятки. Неужели он начал бредить? Что еще, интересно, он успел выболтать в бреду?

— Вы изволите читать мои мысли? — осведомился Эмери, невольно подражая тону офицерика.

— Ваши мысли написаны у вас на лице... Я совершенно не против того, чтобы моя госпожа вызывала нежные чувства у достойных молодых людей. В конце концов кто я такой, чтобы решать, кем увлекаться госпоже Фейнне? Я лишь слежу за тем, чтобы ей не причинили вреда.

— Любовь может причинить очень большой вред, — сказал Эмери.

— Любовь — нет, — возразил Элизахар. — Глупые любовные приключения — другое дело. Но это же не для вас.

— Слушайте, Элизахар, вы как-то отвратительно проницательны.

— Я получаю за это хорошее жалованье... Попробуйте теперь встать. Я держу, не бойтесь.

Эмери поднялся, охнул и привалился к Элизахару.

— Я провожу вас, — предложил Элизахар.

— Нет уж! — фыркнул Эмери.

Не хватало еще, чтобы этот человек увидел их с братом жилище. А если Ренье сейчас бродит по саду Академии, то не исключено, что он вернется домой одновременно со старшим братом. Вот будет замечательная встреча!

— Почему?

— Я содержу любовницу, — сказал Эмери. — Она тупая и одноглазая. Это моя постыдная тайна. Меня тянет к уродливым женщинам.

— В таком случае, вы найдете общий язык с поэтом Пиндаром, — кивнул Элизахар. — Я слушал его сегодняшнее выступление на занятии госпожи Даланн. Бьюсь об заклад, сейчас, в «Колодце», он продолжает развивать те же идеи.

— Пиндар до обидного глуп, — задумчиво проговорил Эмери и попробовал сделать шаг, затем другой. — Получается! — сказал он. — Пожалуй, попробую добраться сам.

— Ну, как хотите, — произнес Элизахар.

Он отпустил руку Эмери и ушел. Дверь кабачка прикрылась и впустила телохранителя Фейнне, а затем притворилась, и Эмери остался один.

Ренье спал крепким сном невинного человека, когда Эмери добрался наконец до дома. Разбуженный грохотом, младший брат был крайне удивлен.

— Кто здесь? — сонно спросил он в темноту. И, пробудившись мгновенно, совсем другим, ясным и уверенным голосом добавил: — Убью!

— Это я, — отозвался Эмери. — Зажги лампу...

— Это месть? — осведомился Ренье. — В таком случае объясни, за что. Я спать хочу.

И он снова улегся.

— Зажги лампу, — повторил Эмери.

— А сам ты не можешь этого сделать?

— Не могу. Я держусь за стену.

После такого объяснения Ренье вскочил как ужаленный и метнулся к лампе. В ее прыгающем свете явился Эмери, бледно-зеленый — уничтожить мертвенный цвет, разлитый по его лицу, не смог даже теплый свет огонька. Старший брат действительно держался за стену. Точнее сказать — хватался за нее из последних сил.

— Ну, как я тебе нравлюсь? — осведомился он, криво улыбаясь.

Ренье смотрел на него с ужасом и ничего не говорил.

— Между прочим, — продолжал скрипеть Эмери, — это твоя работа.

— Моя? — прошептал Ренье.

— Не знаю, для чего тебе понадобилось вчера задирать офицеров, но сегодня они потребовали сатисфакции.

— Клянусь тебе, Эмери, я совершенно ничего не помню! Может, и сказал что-то... Если бы это было важное, я бы тебе рассказал.

— Они сочли это важным... Не мог бы ты, братец наконец заняться прямым своим делом и спасти умирающего?

— А? — Ренье глянул на него рассеянно и вдруг засуетился. — Сядь. Лучше — ляг. Я тебе подушку принесу свою.

— Зачем мне твоя? — Эмери наконец засмеялся и тут же сморщился от боли. — У меня своя есть.

— Ну, не знаю... Моя удобнее. Что я должен делать?

Эмери осторожно двинулся вдоль стены и наконец повалился на кровать.

— Я мечтал об этом бесконечно долгое время, пока шел сюда.

Ренье прикусил губу: он понимал, что брату пришлось отказаться от помощи и добираться до дома самостоятельно.

— А теперь — раздень меня, — велел Эмери и блаженно прикрыл глаза.

Ренье стянул с него сапоги и замешкался, глядя на разорванные, заляпанные кровью штаны.

— Разрежь, — пробормотал Эмери, угадывая его сомнения. — Все равно испорчены.

— Кто тебя перевязывал?

— Элизахар.

— Вездесущий Элизахар!

Эмери открыл глаза.

— Вот и я так считаю... Кстати, он видел, как «я» гуляю по саду Академии. Что ты там делал?

— Ну, просто бродил... Мечтал...

— Завтрашние танцы с госпожой Фейнне, как ты понимаешь, отменяются. К несчастью, братец, тебе придется поболеть. Ты ранен в бедро. Шпажная рана. Глубокая и болезненная.

Ренье застонал в голос. Эмери сморщил губы в улыбке. Он предвкушал этот стон, ковыляя от кабачка, и злорадство помогало ему превозмогать боль.

— Следи за тем, что болтаешь, — будет меньше неприятностей. И у тебя, и у меня, — назидательно молвил старший брат. — Видишь шарфик, которым меня перевязали? Это — ее шарф.

— Она тоже там была?