— Обо мне? О, я большой зануда, со мной скучно.

— Я совсем не нахожу вас скучным. Вообще-то до меня дошли слухи, что вы довольно остроумны. — Клэр закуривает, и Джерихо снова замечает особенную манеру курить: она заглатывает дым, а потом, откинув голову, выпускает его через нос. Что это, новая мода? — Полагаю, вы женаты? — спрашивает она.

Он чуть не захлебнулся какао.

— Слава богу, нет. Я хочу сказать, что вряд ли…

— Невеста? Подружка?

— А теперь вы меня поддразниваете, — констатирует он, доставая платок и вытирая подбородок.

— Братья? Сестры?

— Нет, нет.

— Родители? Даже у вас должны быть родители.

— Жива только мать.

— А у меня только отец, — говорит она. — Мама умерла.

— Ужасно. Мне так жаль вас. Должен сказать, моя мать еще полна жизни.

Эта неторопливая беседа доставляет ему не испытанное до сих пор наслаждение говорить о себе. Она не спускает своих серых глаз с его лица. В темноте мимо проходят поезда, обдавая их сажей и горячим паром. Входят и выходят пассажиры. «Наплевать, что света нет, — выводит певец в висящем в углу громкоговорителе. — Луну им не закрыть… » Он рассказывает ей о том, чем прежде ни с кем не делился: о смерти отца, втором замужестве матери, об отчиме (бизнесмене, которого он недолюбливает), об открытии для себя астрономии, потом математики…

— А нынешняя работа? — спрашивает она. — Вы ею довольны?

— Доволен ли? — Грея о стакан руки, Джерихо обдумывает ответ. — Не сказал бы, что доволен. Слишком высокие требования — я бы сказал, пугает.

— Пугает? — В огромных глазах интерес. — В каком смысле?

— Что может произойти… (Рисуешься, одергивает он себя, перестань.) … что может произойти, если ошибешься.

Она снова закуривает.

— Вы из восьмого барака, верно? Там ведь военно-морское отделение?

Он обрывает разговор и быстро оглядывается. За соседним столиком, держась за руки, шепчется еще одна парочка. Четверо летчиков играют в карты. Буфетчица в засаленном фартуке вытирает стойку. Похоже, никто не слышал.

— Кстати, — оживился он, — вы напомнили, что мне, пожалуй, пора возвращаться.

На углу Черч-Грин-роуд и Уилтон-авеню она чмокнула его в щеку.

На следующей неделе был Шуман, а потом мясной пудинг с почками и фруктовый рулет в ресторане «Британский» на Блетчли-роуд (одиннадцать пенсов за два блюда). На этот раз пришел ее черед рассказывать. Клэр, по ее словам, было шесть, когда мать умерла; пришлось ездить с отцом по посольствам. Череда нянек и гувернанток. По крайней мере, выучила несколько языков. Хотела поступить в женский корпус королевских ВМС, но отец не пустил.

Джерихо спрашивает, как было в Лондоне во время «блитца».

— О, вообще-то очень весело. Было куда пойти. Милрой, «Четыре сотни». Какое-то веселье безысходности. Всем нам пришлось учиться жить сегодняшним днем, не так ли?

При прощании она снова целует его, губы у одной щеки, прохладная ладошка у другой.

Задним числом можно сказать, что примерно в то время, в середине января, ему следовало бы начать вести записи симптомов, поскольку именно тогда его устоявшиеся привычки стали куда-то улетучиваться. Просыпался в приподнятом настроении. Насвистывая, вбегал в барак. Между сменами, прихватив хлеба для уток, подолгу гулял вокруг озера — просто ради моциона, убеждал он себя, но в действительности искал ее в толпе глазами. Дважды он видел ее, а один раз она заметила его и помахала рукой.

Во время четвертого (вернее, пятого, если считать встречу в поезде) свидания она настаивает, чтобы они побывали где-нибудь еще, и они идут в местный кинотеатр на Хай-стрит посмотреть новую картину с Ноэлем Коуардом, «Повесть об одном корабле».

— Ты в самом деле ни разу здесь не был?

Они становятся в очередь за билетами. Фильм идет всего один день, и очередь загибается за угол на Эйлсбери-стрит.

— Откровенно говоря, да.

— Боже мой, Том, какой ты смешной! По-моему, не будь в Блетчли киношки, я бы умерла со скуки.

Они садятся в задний ряд. Клэр берет его за руку. В луче проектора сине-серый калейдоскоп табачногодыма и пыли. Парочка рядом целуется. Женщина хихикает. Звуки фанфар открывают киножурнал. На экране длинные колонны бредущих в снегу немецких военнопленных — невообразимое количество. Возбужденный голос диктора сообщает о прорыве Красной Армии на восточном фронте. Появляется Сталин, под громкие аплодисменты вручающий ордена. «Да здравствует дядюшка Джо! » — восклицает кто-то. Свет загорается, снова гаснет, и Клэр сжимает ему руку. Начинается основной фильм — «Повесть об одном корабле» — с Коуардом в роли невероятно обходительного капитана военного корабля. Атмосфера сдерживаемого напряжения. «Горит судно, несущее зеленый три-ноль… Сэр, по правому борту след торпеды… Продолжать огонь… » В разгар сражения Джерихо вглядывается в мелькающие на восхищенных лицах отблески экранных взрывов, и его вдруг осеняет, что он сам — частица всего этого, далекая, но жизненно важная частица, и никто об этом не знает и никогда не узнает… После финальных титров в динамике раздается «Боже, храни короля», и все встают. Многие зрители под впечатлением фильма начинают петь.

Они оставили велосипеды в конце переулка рядом с кинотеатром. Чуть подальше о стену трется странная фигура. Подойдя поближе, они видят, что это солдат, обернувший шинелью девушку. Она стоит спиной к стене. Из тени, словно прячущийся в норе зверек, на них выглядывает белое личико. Пока Клэр и Джерихо забирают велосипеды, телодвижения прекращаются, а потом начинаются снова.

— Как-то странно себя ведут, — замечает он, не подумав. К его удивлению, Клэр заливается смехом.

— В чем дело?

— Так, ни в чем, — отвечает она.

Они стоят на тротуаре с велосипедами, пропуская грохочущий армейский грузовик с затененными фарами, направляющийся к северу по Уотлинг-стрит. Клэр перестает смеяться.

— Знаешь, поедем посмотреть, где я живу, — чуть ли не умоляет она. — Еще не поздно. Мне так хочется показать тебе свой домик.

Он не может найти отговорки, да ему и не хочется ничего придумывать.

Они едут по городу, мимо Парка. Клэр показывает дорогу. Минут пятнадцать двигаются молча, и он начинает думать, далеко ли она его везет. Наконец, когда они уже трясутся по дорожке, ведущей к домику, она кричит через плечо:

— Разве не идеальное гнездышко?

— Э-э, дорога не наезжена.