Аня машинально повторяла заученные комбинации экзерсиса, приседала, поднималась, наклонялась. Мысли текли сами по себе, отгонять их не хотелось.

– Ракитина! – закричал Гера. – Ты что, озверела?

Аня очнулась.

Гера смотрел на нее с выражением бесконечного ужаса.

– А что? – рискнула спросить она.

– Мы давно здесь уже жете делаем, а ты спишь! Проснись и пой!

Тандю, жете, релеве лянт, фраппе, сутеню – эти нерусские слова вросли в ее мозг, как ноготь врастает в палец. Иногда Ане казалось: это единственное, что она знает, чему ее однажды научили в жизни. Исчезни они – исчезнет Аня, все эти люди, стоящие у палки, и целая армия балетных, мелькнувших однажды на миг и канувших в Лету.

Аня Ракитина всю жизнь считалась «способной». Когда маленькую, тоненькую, как былиночка, Нюту привели на экзамен в балетное училище, она втайне надеялась, что ее не примут. Потому что Аня мечтала стать летчицей. Но родители, помешанные на балете, готовили дочь в балерины – они таскали ее на все спектакли, отыскивали древних старух – преподавателей классического танца, и мечтали увидеть дочь в белой пачке Одетты. Родительская мечта сбылась – Аня танцевала отдельные вариации из «Лебединого» – в клубах, домах культуры, на шефских концертах. Это надоедало до тошноты, до ненависти к непревзойденному шедевру классики.

Озлобленную на весь мир, на одном из таких мероприятий ее обнаружил Кирилл и взял к себе в труппу. Выпущенный из училища на четыре года раньше ее, Кирилл имел достаточный опыт работы на сцене, закончил ГИТИС, создал свою труппу. Он ставил танцевальные композиции для самодеятельных коллективов и балеты для городских домов культуры. Он был уверен в себе, красив настоящей мужественной красотой.

Чувство благодарности сменилось в Ане чувством обожания к покровителю, а потом неожиданно – любовью. Конечно, Кирилл замечал это – и в старании Анны как можно чаще попадаться ему на глаза, и в ее прилежании на занятиях, и в постоянных намеках, взглядах, жестах. Но самое главное – об этом кричали ее глаза – большие, широко открытые, опушенные длинными ресницами. Все в труппе догадывались о происходящем. Поэтому на Ракитину постоянно были направлены десятки глаз, десятки ушей прислушивались к обрывкам ее фраз. И конечно, десятки языков без устали распространяли сплетни.

Аня не особенно тяготилась своим положением – она привыкла к такой обстановке еще в школе. Больше беспокоило ее то, что Кирилл не спешил замечать ее. Ни как балерину, ни как женщину.

– Ракитина, мать моя, приди в себя! Бедро подтяни! Локти висят! Соберись! Это тебе фуэте, а не детский сад с барабаном! – Голос Геры беспощадно разорвал пелену воспоминаний.

– Еще раз, и делает одна Ракитина. – Гера, всерьез обеспокоившись Аниным состоянием, повторил: – Плохо, Аня, очень плохо. Ты вчера алкоголь принимала?

– Нет, – пожала плечами Аня, растирая ноющее правое колено.

– Ну так работай нормально. Еще раз! Пошла, закрепи ногу на пируэте, не бери такой сильный форс! Стоп! Ладно, отдохни.

Аня села на пол в угол. Голова раскалывалась.

К двенадцати стали подтягиваться остальные члены труппы. Причины опозданий никто не называл, и так понятно – суббота. Объявили перерыв. И пока народ готовился к репетиции, Аня вышла в коридор покурить. Как только она осталась наедине с собой, память услужливо подсунула ей вчерашний вечер, боль ожидания, надежду…

Аня привыкла к внезапности и непредсказуемости Кирилла. Он мог сорваться с места куда угодно и во сколько угодно. Он мог не ночевать дома несколько дней. Пока Аня сходила с ума и обзванивала морги, Кирилл спокойно развлекался у приятелей. Он безрассудно тратил свои гонорары, не оставляя Ане «на хозяйство» практически ничего. Когда возникли «МММ», «Чара» и прочие пирамиды, Кирилл стал вкладывать деньги в акции.

«За что я его любила? – отчужденно подумала Аня, следя за струйкой дыма, тающей на фоне оконного стекла. – Да и любила ли?»

Да, все-таки любила. Пять лет она терпеливо ожидала ответного чувства, но Кирилл лишь снисходил до нее. Он был беспощаден в оценках. Когда речь шла об Аниных способностях, она редко получала большие роли – Кирилл тщательно заботился о репутации непогрешимого и бесстрастного мастера. «Да, она способная», – обычно признавал он, когда речь заходила об Анне. Но даже не всегда брал ее на гастроли, особенно когда вывозились спектакли, требующие малого количества артистов – так было экономнее.

Однажды, когда труппа гастролировала в Австрии, к Кириллу обратился импресарио, представлявший интересы одного небольшого испанского театра. Балетная труппа театра хотела бы попрактиковаться в классике. Работа репетитора совсем не удовлетворяла амбициям Кирилла, но трехлетний контракт, хорошее жалованье говорили сами за себя.

– Не беспокойся, малыш! – сказал Кирилл ей на прощание, когда суматоха по поводу его ухода из труппы улеглась и страсти, вызванные назначением нового балетмейстера, утихли. – Я тебя вызову к себе, вот увидишь. Я уже даже говорил с директором театра.

Каждую пятницу они созванивались, и каждый раз Кирилл заверял ее, что вот-вот, скоро он вызовет Аню к себе. В чемоданном настроении пролетели лето, осень, потянулась зима. Неделю назад он позвонил ей, радостный, возбужденный.

– Малыш, на следующей неделе увидимся! – радостно закричал Кирилл в трубку. – Я договорился с дирекцией, еду в Москву подобрать кого-нибудь для женской партии. Разучиваем «Дон Кихота» изо всех сил. Увидимся! Буду у тебя двадцатого, вечером, в семь. Жди меня!

Свершилось! Ане виделись маленькие крутые улочки испанского городка, поездки в Мадрид, Барселону, знаменитую Гернику. В труппе она пока никому ничего не говорила – чтобы не сглазить. По вечерам Анна спешила домой, плюхалась в его любимое кресло и мечтала до головокружения. Сегодня двадцать первое. Кирилл не приехал и даже не позвонил.

– Ань, тебя к телефону, – потрясла ее за плечо грациозная, как газель, но ядовитая, как гюрза, Леночка, недавно пришедшая в труппу из училища. Она проследила внимательно за Аней, спускавшейся к будке вахтера, где разрешалось пользоваться телефоном, и, сощурив глаза, прошла в зал – она предвкушала удовольствие от реакции, которую вызовет свежая новость. Аня легко сбежала со ступеней. Вахтер неодобрительно покосился на ее растрепанный вид и уткнулся в газету.

– Алло, – с замиранием сердца сказала Аня.

– Анька, ты куда провалилась! – послышался в трубке голос ее бывшей подруги Лилианы. – Я тебе вчера полночи названивала, а тебя нет! Кирка в Москве, ты в курсе?

– Да, – неуверенно ответила Аня, предчувствуя недоброе.

– Так вот, знаешь, где он сейчас?

– Где? – спросила Аня против своей воли.

– Он договорился в труппе Ильина, что с ним в Испанию едет Алчевская, ну такая рыженькая, помнишь?

Аня напрягла память, но известие, как растворитель, смыло все мысли в голове. «Алчевская», – пыталась вспомнить Аня. «Какой подлец», – отвечал ей мозг.