— Что вы творите? Отпустите!

— Одно фото на память!

Я руку свою выдернула из перчатки зебры, саму трясет, ещё б немного и разрыдалась. Посмотрела в телефон, а там — имя Руслана, входящий вызов.

— Прости, пожалуйста, — попросила его вслух, погладила пальцем экран и звонок сбросила. Нужно найти Динара, уже полчаса прошло со звонка. Я прижалась к стене, подальше от потока людей, зажала пальцем ухо: над головой музыка орет, даже мыслей своих не слышно. И снова гудки, но на этот раз он не ответил. Отошла, отряхнулась, куда дальше идти? Снова расталкивая плечами незнакомцев?

Рядом играли на гитаре рок, звук, усиленный колонками, разлетался вокруг. Я протиснулись дальше, на миг заметив уличного певца. Черная футболка, руки в кожаных браслетах сжимают микрофон, и поет он с закрытыми глазами то, что у меня самой давно в голове играет.

— Выхода нет, скоро рассвет, — затянул парень, а я тыльной стороны ладонью со щеки смахнула слезы. Кто-то в очередной раз толкнул меня в спину, упёрся. А потом произнес тихо в ухо:

— А теперь идёшь вперёд и улыбаешься. И только попробуй дернуться, я тебя сразу подстрелю.

Я и почувствовала, как в поясницу мне упёрся пистолет.

Так и шли. Стемнело уже, вокруг иллюминация. Дети с шариками навстречу идут, слышится смех, пахнет кальяном и вкусной едой, а у меня в глазах расползаются цветные огни пятнами — от слез моих. Но я улыбаюсь, так что сводит скулы, и заглянувшие мне в лицо, наверное, шарахнулись бы в сторону.

Но никому нет до нас дела.

Пистолет больно давил в районе почек, Динар шел почти вплотную ко мне, шаг в шаг. Среди прохожих попадались патрульные, и когда они попадали в поле зрения моего мужа, то он плотнее сжимал мою руку, словно предупреждая. Если его загребут с оружием, папа все равно отмажет, как отмазывал десятки раз прежде, даже когда дело касалось убитых людей на остановке в день нашей свадьбы.

И даже тогда ему не хватило человечности изобразить хоть каплю сострадания, в очередной раз показав свое истинное лицо. Но было поздно, на пальце уже как влитое сидело обручальное кольцо, а рядом с моим именем значилась новая фамилия.

И сейчас, спустя годы я все ещё знала, что дура. Отчаянная идиотка, заварившая такую кашу. Знала, что виновата и напрасно оправилась в логово к пауку, только какое все это имеет значение, если что-то может случиться с моей дочкой?

Ноги переставляла и молилась Всевышнему, чтобы Динар ничего не сделал с моей Ясмин.

— Здесь направо, — снова ткнул пистолетом, я послушно повернула. На парковке машины, неприметные, Динар нажал на брелок, фарами мигнул корейский джип. — Садись, доставай телефон.

Я послушно села на переднее пассажирское, протянула мужу мобильник. Он не глядя бросил его под колеса, потом и свой собственный. Обошел машину спереди и сел за руль.

— Пристегнись. Ты сдохнешь только тогда, когда я тебе это разрешу.

Прикусила щеку с внутренней стороны, уговаривая себя, что все это ради дочки. Мы поехали, пластик мобильников затрещал под колесами, и это выглядело так буднично: радио играет, муж, жена, только пистолет, лежавший на коленях Динара дулом в мою сторону, нарушал картину.

Вот бы схватить его и пристрелить… Только не решусь я, важней всего то, что с моей дочкой. Я не могла это объяснить, просто сердце болело, стоило представить, что с ней может что-то произойти. Эти мысли отключали все прочие, все инстинкты самосохранения, вообще все, кроме материнского.

Динар молчал, только музыку врубил громче, ехал на пределе скоростей: я всегда боялась его тяги к быстрой езде, особенно после той ужасной аварии. Первый год казалось, сейчас снова повторится, вылетят подушки, сработает пиропатрон и весь салон заволочет дымом и гарью.

На мгновение мелькнуло — как Руслан там? Разозлится, наверное, когда узнает и будет прав. От этого больно стало, почти физически.

Динар привез меня в посёлок коттеджный, попроще нашего. Заборы не такие большие, да и дома поменьше на пару этажей. Остановились возле кованых дверей, со стороны гаража ворота распахнулись внутрь, пропуская нас. Дом из белого кирпича, почти неприметный, двор теряется в темноте.

Я из машины вышла и остановилась, обернулась к нему:

— Ясмин тут?

— Я не помню, чтобы разрешал тебе говорить, — нахмурился, рукой с пистолетом махнул, — шагай давай.

— Я не пойду, — упрямо заявила и в глаза ему посмотрела, впервые за долгое время, наверное вот так: прямо, открыто.

А он глаза отвёл и рявкнул:

— У тебя что, дочь запасная есть? Вперёд!

Я пошла за ним, по сторонам не смотря. У Динара зазвонил телефон, второй видимо, я на звук обернулась, в надежде услышать голос дочери. Он меня в комнату толкнул, дверь закрыл за спиной, а потом только ответил. Я ухом прижалась к дверному полотну, пытаясь разобрать, о чем Динар будет говорить, но не смогла.

— Я сказал не звонить! — рявкнул он и от его голоса, казалось, завибрировало дерево, к которому я прижималась. — Что?

В этом коротком слове столько удивления. Я замерла, а потом отшатнулась, упав — Динар со злости кулаком прямо в дверь трахнул, да так, что по её полотну пробежала трещина. Раздались шаги, он уходил, и орал что-то в трубку, чем дальше, тем хуже слышно, непонятно ничего, ясно только одно — в бешенстве.

Я встала и отряхнула колени от пыли. Огляделась в комнате — минимализм на грани нищеты. Динар в ярости, и да, наверное подушкой для битья — в фигуральном смысле, по настоящему он меня никогда не бил, стану я. Вы сочтёте меня сумасшедшей, но в данный момент я этому рада. Потому что пусть лучше на мне злость вымещает, чем на моей дочери. Моей, только моей. Сейчас я рада тому, что Ясмин не его ребёнок. И одновременно этого боюсь. Потому что понимаю — ещё не знает. И остаётся только молиться о том, чтобы не узнал, как можно дольше.

— Брату позвонишь, — сказал Динар возвращаясь. — Слишком много возни было, привлекли внимание. И скажешь блять, все строго по тексту.

Я голову вздернула. Смотрю на Динара снизу вверх. Под глазами тёмные тени, веки набрякли, то ли не спал давно, то ли слишком увлекался алкоголем в последние дни. Щеки заросли щетиной, но она не такая, как у Руслана — того колкого ёжика хотелось касаться. У Динара щетина грязно-серого цвета, и словно клочками растёт. На рубашке пятно…

Он так жалок в данный момент. Пытаюсь разглядеть в нем мальчишку, которого любила когда-то — не могу. Словно умер, а на смену ему пришёл совершенно чужой, незнакомый мне человек. Но главное — не это. Я по прежнему опасаюсь Динара, у него в руках моя дочь, моя жизнь. Но во мне больше нет слепого страха. Я словно изменилась за короткие часы своей свободы.

— Нет, — говорю я по возможности твёрдо. — Я не буду ему звонить. Я ничего делать не буду до тех пор, пока не увижу свою дочь.

Я сижу на полу, поджав колени, Динар шагает ближе, наклоняется, заглядывая в мои глаза. Улыбается нехорошо.