А теперь? Главная их цель сейчас – вернуть материальные ценности. Не души людей, нет! А отнятое у них государством. Да полноте! Плохо было народу, действительно ограбленному и материально, и духовно. Душно без веры. А церковникам было вовсе даже неплохо, они составляли с этим государством прекрасный альянс.

Летом я ходила, как дура, восстанавливать наш храм в Воронцовском парке. Сколько же денег я пожертвовала! Где были мои глаза?

Мне понравился наш батюшка: молодой, неглупый. Мне было очень тяжело тогда, ужас вымучивал меня. И я решилась. На мою просьбу поговорить батюшка ответил согласием. Велел прийти за час до начала службы (расписание!). Я пришла вовремя. А он явился минут через сорок. Извинился, мол, так уж вышло, отвел в сторонку: «Слушаю вас». Я говорила сбивчиво, возможно, неумно, мне мешали слезы. Он, конечно, сказал мне много интересного (образованный). Но – вообще, ни о чем, конкретно касающемся меня. Я видела, что я ему не интересна, не нужна. Он говорил о Боге, о грехе, много о чем; это был дежурный разговор, безотносительный к кому бы то ни было. И на меня батюшка даже не смотрел. Возможно, ему не нравились мои не очень-то безобидные вопросы, но уж точно они не заставили его хотя бы чуть-чуть поинтересоваться, что это, собственно, с человеком происходит. И потом его поджимало время: он поглядывал на часы, дергался и, в конце концов, стал пятиться от меня к храму, как-то так бочком, бочком… Аминь!

Больше я с ним не разговаривала.

Рождество! Уже 12 часов дня. На праздничную службу я не пошла. Но я хотела зайти в храм, поставить свечу, помолиться. Наш храм в процессе восстановления, он не работает по полной программе (так и хочется сказать – по полному графику). Но ведь Рождество! И в этот день храм должен быть открыт все время. Хотя бы в этот день… Я и еще человека три пытаемся войти, но строгая бабуля, прислуживающая в храме, профессионально по-советски, вполне «гастрономским» голосом не дает нам это сделать: «Все! Все! Церковь закрыта!» «На обед», – мысленно добавила я и засмеялась про себя: уже четыре или пять раз церковь отпихивает меня таким образом. Не советская власть, не КГБ, а сама церковь. «Жаль! Хотелось посмотреть, как там внутри», – тихонько сказал стоящий рядом мужчина. Может, он впервые пришел сюда в этот праздник. Может, он хотел что-то узнать и понять. Храм оттолкнул его. Возможно, он больше не придет. Но храму-то что? Ему не нужны души.

А что же ему нужно?

Я иду от «святого» места, давая себе слово больше никогда сюда не приходить -разве мало меня откуда выгоняют, что ли? И вдруг вижу – торгуют. Церковный служака в соответствующем облачении торгует литературой на лоточке. Красиво изданное «Житие Христа» – 40 рублей. Великолепная «Детская Библия» – 120. Цифра немыслимая! Верчу, кручу в руках «Библию» – обалденное издание. Ну, ладно, церковь у нас подгуляла, но ведь Бог и Библия – истинны, а для ребенка купить ее – святое дело. Я уже тянусь за кошельком, как вдруг замечаю надпись на титульном листе: «Эта книга издана не для продажи, а в подарок детям». Ах, вы гады! И Бога-то вы не боитесь! Даже на пороге храма!

Во мне все кипело от гнева. Ладно, я могла бы позволить себе такую покупку. А сколько людей не в состоянии? Сколько детей из-за вас, церковники, останутся без Библии? Ах, вам нужны средства? А души, души вам не нужны? Вы хотите пооткрывать побольше своих «контор», работающих по часам? А что сейчас с людьми происходит, вы хоть приблизительно в курсе? Да эту Библию надо раздавать бесплатно, несмотря ни на какие материальные трудности. Но, боже правый, к кому я взываю? Нет в России святого места, нету!

Не молитесь в храмах! Я призвала бы людей: не ходите туда. Спасение я вижу в одном – каждый верующий у себя дома должен молиться так, как в церкви. В конце концов, он же обращается к Богу, а не к иконе. Хорошо бы на каждые два-три городских дома организовать какое-то место, открытое постоянно, где всегда будет священник. Это должна быть маленькая-маленькая церковь, пусть без куполов и колоколен, пусть в обычной квартире, но зато истинный храм, где человек сможет найти отдохновение, и в неурочное время тоже. Пусть были бы маленькие общины со своим батюшкой каждая. Конечно, возникает множество вопросов и проблем. Но все это можно продумать, разрешить. Крестины, причастие, венчание – все внутри общины. Сюда дьяволу трудно будет пробраться – материальные потребности такой церкви сведены к минимуму, все друг у друга на виду. И батюшка – не аппаратчик, а член общины. Стоит подумать…

А пока что будьте в своем доме, рядом со своими близкими и обращайтесь только к Богу. Не к иконе даже.

* * *

Ой-ё-ёй… Как же меня разбирало тогда! Самое смешное в этих записках, что, сама того не сознавая, я пришла к идее Реформации, изобретя велосипед, которым протестанты пользуются уже несколько веков. Молиться дома, небольшие общины, церковь без куполов, колоколен и икон… Но тогда я этого всего не знала и ужасно радовалась своему «открытию». (Господи, какой же невежественной можно вырасти в советской интеллигентной семье!)

Мои мысли о Сатане, прибравшем весь мир и церковь к рукам – свидетельство большого моего нездоровья тогда, болезни, порожденной диким страхом. Если бы он тогда исчез из моей жизни, со мной все было бы в полном порядке. Именно страх делал меня умственным (психическим) инвалидом.

Теперь я даже рада, что с церковью у меня сложилось именно так, как случилось. Если бы тогда нашелся «хороший» батюшка, если бы церковь была другой – приветливой и ласковой, я вряд ли обратилась бы, в конце концов, к медицине и, скорее всего, погибла или стала блаженной идиоткой на паперти. Чудесная была перспектива! Как говорится, бог уберег. Забавно…

Что гнало меня на поиски батюшки, церкви? Понятное дело, все тот же страх. Бояться каждый день за жизнь своего ребенка, а заодно и свою, будто бы рядом реальная страшная беда, – тяжелое испытание, знаете ли! Не каждому дано выдержать. Я выдержала, как это ни странно. Правда, не без потерь. Главная потеря – здоровье. Да, я болела страхом. И не видела никакого лекарства, ведь в сторону медицины тогда даже не смотрела, а искала спасение в каких-то химерах и сказочках.

А еще я была одна. При семье, родителях, родственниках и знакомых, но совершенно одна. В этом заключался самый ужасный ужас, кошмарный кошмар, страшный страх. Такие, как я тогда, несчастные, одинокие, больные – вот, кто становится прихожанами. Наверное, они упорнее меня: ходят по разным церквям, не ограничиваясь двумя, как я; ищут и находят своих духовников, батюшек, тетушек, сектантских вождей, шаманов, не знаю, кого еще… Простите меня, верующие, может, и зря так написала, но исправлять не буду. Для меня тема веры и религии закрыта раз и навсегда. Моей больной душе тогда был нужен хороший врач, а я занималась ерундой, которая лишь сильнее запутывала меня, толкала все дальше в болезнь, в одиночество, в беду.

И чтобы окончательно расставить все точки над i… Кое в чем я не призналась в этих записках – побоялась. Сама себе признаться побоялась – опять же страх… Меня совершенно не убеждали, а, если честно, отталкивали все эти сказочки про Адама и Еву, изгнание из рая, чудеса, которые творил Иисус… Про святых и преподобных… В общем, «исцеляйся, дурак» вспоминалось каждый раз, когда я слышала или читала обо всем этом. И даже сквозь мои постоянные серьезность, страх и тоску, в эти моменты меня «пробивало» на улыбку, которую я не в состоянии была сдерживать.