Чужие мужья по очереди приглашают меня танцевать. Заботятся: я ж единственная нынче безмужняя. Если бы они знали, до какой степени мне этого не надо! Но нельзя делать кислую мину и портить всем праздник, поэтому я танцую.

Ушла раньше всех. Иду обратно по совершенно пустому Калининскому и думаю: много оказалось у меня друзей к 26 годам, причем очень хороших, разных. И школьные вот, и Олечка К., и Галина с мужем, и еще другие… Муж – золото, дочь – самая родная и любимая. Родители? Далеко не подарок, но любимые, любящие и верные. Вообще, верность – это у нас с ними взаимно. К сожалению, полного понимания нет, нас в разные стороны раздирают две эпохи. Не «отцы и дети», нет. Скорее, два государства с разными конституциями. Но не знаю, как они без меня, а я без них не могу… И маму это, по-моему, тяготит. Порой, приходит горькая мысль, что она любила бы меня намного сильней… на большом расстоянии. Вот она разница! А я буду счастлива, если долго-долго буду нужна, необходима Алисе (хотя она, кажется, больше похожа на мою маму – независимая до ужаса). А у моих родителей есть, кроме семьи, не менее важное в жизни – работа. Они вообще живут, чтобы работать (так не по-американски). А я – другая. Зачем живу, ей-богу, не знаю… Судя по моему самочувствию, правы они.

О чем я? А! Так вот: все у меня для полного и безоблачного счастья есть. Так что же творится с душой моей и с головой?

Прихожу домой. Родители, сторожившие весь вечер дочь, тут же начинают одеваться. «Там курица вам и на завтра, и на послезавтра; варенье в банке, все есть – словом, у тебя завтра без проблем». Ах, мама, спасибо тебе большое, конечно! Но если бы в этом были мои проблемы! Если бы ты так же легко могла разрешить другое: «Твоя дурь – в помойном ведре, а твоя фобия – протухла, между прочим. Я ее выбросила в мусоропровод. Так что завтра – без проблем…»

Больнее или легче мне, когда я одна? До сих пор не могу ответить на это определенно. Знаю точно: одна быть долго не могу. Как «поэтически» выразился Сашка, у меня начинает бродить дерьмо в мозгах. Единственное, что я не уяснила в этой метафоре, в каком смысле «бродить»: ходить, гулять или забраживать, как дрожжи? Но и то, и другое годится. В «яблочко»!

«Это потому, что ты ни черта не делаешь»,- мамина теория моего недомогания. Это я-то? Да я в жизни столько не делала, сколько теперь, начищая, натирая, вылизывая свою хату. Я оказалась патологической чистюлей… «Голова твоя свободна и пуста!» – мама развивает свою теорию. Может быть, может быть… Хотя за всю предыдущую жизнь я не передумала столько, сколько за последнее время. Другой вопрос, что ни до чего полезного я не додумалась, но это уже изъян моего «думального» устройства. Не я его проектировала. Да и вообще, в жизни каждого более или менее разумного человека, я думаю, наступает момент, когда по какой-то причине он полностью отдается во власть собственных терзаний, сомнений, страхов. У всех это происходит по-разному, и реакции человека тоже полностью зависят от его личности, его прошлого, его кармы, если хотите. Одни легко преодолевают этот барьер, даже, может, ничего и не вынеся из подобного этапа своей жизни; другой мучается ужасно, весь сгорает изнутри, терзает себя, других, но потом приходит к чему-то важному, необходимому для развития души; третий, попав в этот ступор, уже никогда не выходит из него… Сколько людей, столько вариантов.

Когда я остаюсь одна, мысли, так пугающие меня, обретают голос. Не в том смысле, что я слышу голоса (у-у-у!), а в том, что неясные мысли и опасения облекаются в слова, обретают логику и начинают жить собственной жизнью. Правда, внутри меня. И этот «голос» надобно заглушать. Что я и делаю. Целый день у меня орет телевизор, музыка… Музыка, когда готовлю, ем, мою пол, и погромче, чтобы заглушить внутреннего докладчика. Это как наркотик. Я как бы растворяюсь в громких звуках и в мелькании клипов на экране. Тишину ненавижу! Только ночью она мне друг.

Поет разными голосами телек. Кипятится молоко. Варится рыба для кошки. Ох, этот котенок, эта Мура. Как же нам с тобой совместиться? Почему, за что у меня эта треклятая аллергия на моих любимых животных? Теперь всегда под рукой диазолин и нафтизин. Но ведь так нельзя все время. Так что ж – расставаться? Ну, уж нет! Жива буду – не помру.

По телевизору спектакль «Дальше – тишина» с потрясающей Раневской. Какое-то извращение: когда я смотрю эту вещь, смотрю на печальный финал жизни двух стариков, я до слез начинаю любить Сашку, вспоминаю его с нежностью, хочу обнять его голову, прижать ее к себе, как головку ребенка… Такое чувство к нему! Но не извращение ли – вспоминать о молодом, красивом муже не тогда, когда показывают красавцев со стальными мускулами, каких-нибудь Сталлоне с обольстительным взглядом, а когда я вижу беспомощных, нежно влюбленных друг в друга старичков. Наверное, Сашка меня бы не понял. А может, и понял. Я, оказывается, этого не знаю. К сожалению, вместе с ним мы этот спектакль не смотрели.

Вообще, слезы мне, как это ни странно, полезны. После них минут на пять всегда легчает на душе. Плакать все время?

* * *

Отложила писанину из прошлого… Повспоминала. Да-да, была такая встреча с одноклассниками, которую забыла уже через пару дней. Я не помнила, о чем говорила с ними, что и как происходило, потому что целиком была погружена в свои мысли, чувства и страхи. Сейчас тот день, его события и люди вспоминаются, будто в тумане, а вот собственное внутреннее состояние помню очень хорошо. Мрак. Грусть. Тоска. Одиночество. И все из-за страха…

Я всех люблю, всех ценю и уважаю – имеются в виду близкие. С нежностью пишу о маме, которая… которая льет мне яд на раны, а я этого даже не понимаю, не сознаю. Чувствую, что-то не то, не так, но ума не хватает понять, что? Или такая сильная любовь к родителям застит мне глаза?

Теперь-то я понимаю, отчего была столь одинока в своих кошмарах! Самые близкие люди не хотели мне помочь, не желали разбираться, что со мной. Они просто читали мне мораль, тыкали носом в мое убожество. А я их любила…

Следующая часть записок заставила меня поежиться… До чего же я тогда дошла в своем кошмаре и самоуничижении! Была мысль не публиковать эту часть, уж больно стыдно… Но потом решила, что все-таки нужно: хотя бы ради тех людей, которые, возможно, узнают себя и поймут, наконец, как они ошибаются, на каком неверном пути находятся… И я уговорила себя опубликовать.

Закончила читать «Изгоняющего дьявола». Это, конечно, намного сильней фильма. В кино утеряны, как мне кажется, очень важные мотивы. По крайней мере, для меня важные. Например, чувство вины священника Карраса. Он усомнился в себе, в своей вере; его тяготит чувство вины перед матерью, вины, которая делает его не достойным… Чего? Служению Богу, быть может. И почему Регана стала такой легкой добычей Сатаны? Есть предположение, что девочка ощущала развод родителей как свою вину.

Итак, человек, тяготящийся чувством вины, добыча Сатаны? Значит, я сильно рискую. Ведь я ощущаю не просто чувство вины, а виновности… Нет, я не убила никого, не ограбила. Но моя эмоциональность, мой темперамент служат мне плохую службу. Моя виновность – в моих неосторожных словах, в моем часто справедливом гневе, который я иногда облекаю в резкие формулировки. А слово – энергия, да, мама? Ты всегда мне это говорила. Не спорю. Значит, надо прикусить свой мерзкий язык и молчать всегда? Но я не могу так. Все это меня гнетет, я не вижу себе оправданий и считаю, что наказание, если оно будет, справедливо. Я совсем не могу простить себя ни в чем. Я – главный судья сама себе и собственный же палач. И как в точку попал этот роман «Изгоняющий дьявола»!