Оригинал свитка хранился в архиве юго-восточного военного округа. Гади же сделал три копии, одну для себя, другую для офицера, третью – для командира батальона.

Была там поломанная стрела, связанная со старым ранением в снежных горах. Хранил он также несколько рисунков, сделанных им в возрасте восьми лет вместе с ошейником любимого пса его юности, которых умер от старости. Вот и все содержимое сундучка Гади, наполовину пустого, как у человека, который не очень любит собирать воспоминания.

Не таким был сундучок жены его Малки, в котором хранились многочисленные вещицы ее детства, сухие цветы, ожерелья из алых кораллов, слоновой кости, из косточек клещевины, маслин, рожкового дерева. Это – от отца, это от деда, это принес тот, это подарил этот. И все это было сложено в круглую, цветную, плетеную корзину с разукрашенной крышкой. И эту корзину ей тоже привез кто-то из тех, кто побывал в дальних краях. Различные выкройки были аккуратно сложены рядом с фатой. Были духи, отрез ткани, пачка писем от отца и матери, посланных ей в первые годы пребывания в этом отдаленном месте, круглые камни, привезенные ею из города, где она родилась, на которых она нарисовала кошек. Этим занимались на море. Были небольшие посвящения, которые писали ей друзья до того, как она оставила родные места. Многих подружек она уже забыла. Была там кисточка без единого волоска, но она не выбросила ее, ибо верила, что она приносит ей счастье. Хранился дневник первого года замужества, в котором описывалась поездка по морскому равнинному побережью, вдоль засеянных полей и нив, через прекрасно возведенные города и села, по землям, покрытым лесами, озерами и болотами, встреча с каким-то племенем, говорящим по-славянски и поклоняющимся деревянным божкам и каменному главному богу – Триглаву.

Славяне эти платили подати Гади, который получил их как подарок от отца Малки, одним из дел которого было посещать этих славян раз в год для сбора податей. Каждая семья должна была отдать шкуру из тех дорогих шкур, добываемых ими охотой на зверей. Когда число зверей в лесах резко сократилось, нелегко было брать с них подати, а в случае отказа подвергать неплательщиков жестким наказаниям, потому с рождением детей Малка прекратила ездить с мужем на сбор податей.

В сундуке, грубо сколоченном из дерева каким-то славянским племенем поляков, хранились самые главные из ценностей Малки: подарки Гади к ее дням рождения, кХануке, к дням рождения детей, ко дню свадьбы. Самым дорогим для нее было ожерелье из зубов медведя, которого он застрелил на охоте, и подарил ей к двадцатипятилетнему юбилею их свадьбы. Он чуть не погиб на этой охоте на медведей, дважды был ранен. Шрамы от когтей медведя еще до сих пор видны на его правой ноге. Но он поклялся подарить ей это ожерелье и выполнил клятву.

Она также хранила книгу – руководство войны с бесами и, главным образом, с Самаэлем, их предводителем. Несмотря на то, что все демоны были в этом краю изведены, она не отдала книгу в библиотеку ближайшего города – Кохоли. Была там также флейта, собранная из шести камышовых трубок, рисунки на игральных картах, размеры погребальных одеяний, банка с бисером, которые надо было особым образом прикладывать ко лбу от головной боли.

В сундуках дочерей было много игрушек, главным образом, кукол, тряпиц, обрезков кожи. Там они также хранили тайные дневники, перья для письма, краски, первые лифчики.

Довелэ хранил в своем сундуке детали для арфы, которую вот уже несколько лет пытался собрать, куски меди, куски дерева, толстые и тонкие струны, причем настолько спутанные, что вряд ли можно было их вообще распутать. Это были клубки, коробки, в которых хранились смазки и порошки. Сюда же он вложил гаечные ключи, взяв их из главного сундука с инструментами. Также он хранил там клещи, шила, пуговицы, пробки, чертежи и рисунки различных видов арф. Лежала там также флейта из шести камышовых трубок, несколько длиннее флейты, хранящейся у матери, и совсем небольшие по величине ударники, из которых можно было извлекать слабый звук, а также большой барабан с набором колокольчиков.

Также Довела хранил листы с записями своих мыслей: если к одной семье приходит в гости другая, благословляют ли их над свечами дважды? Зажигает ли каждая женщина свечи или только хозяйка? Должна ли она зажигать свечи в своей комнате или в кухне?

Это было действительно важно знать, но Довэле так не разу и не завершил эти размышления. Тяжело ему было завершить сборку арфы и ответить на эти вопросы в том заброшенном, отдаленном, малом месте, где они жили.

Пасхальная неделя проходила медленно. Ахав бросал на Деби долгие, открытые, печальные взгляды, а она старалась от них уклониться. Не хотела она больше неприятных разговоров, приносящих лишь неловкость и боль.

Вообще никто ничем не занимался. Работы в усадьбе было немного.

Все улья хорошо выдержали зиму. Два-три дня посвятили ловле диких лошадей. Сначала построили новые и исправили старые загородки у загонов. Затем в одно утро верхом начали гонку за стадом, направляя диких лошадей системой заграждений в загон. Там выбрали из восьми молодых кобылиц, одну черную, на которую указывала Эсти, крича: «Её, её!» для своего любимого. Остальных, с глазами, полными испуга, отвели в конюшни. Их следовало дрессировать, для чего требовалось терпение, но в этом было и немалое удовольствие.

К концу праздника внезапно напал на Деби страх, который тал ее уборную. «Это не от мацы», – сказала она обеспокоенной матери, которая сварила ей белый рис, – я чувствую напряжение в животе. Я хочу ехать, но я все же боюсь». И она боролась с собой, подобно нам и нашим женам накануне полета.

Эсти и Дуди все время куда-то исчезали. Повела она его в лес – показать каменное строение, которое они возвели среди тонкоствольных деревьев.

«Давно мы здесь не были», – сказала Эсти любимому, и они шли между деревьев леса, названного обитателями усадьбы – долиной Бейт-Шеан, в память семейного пикника в дни, когда дети были еще малыми, и трехлетняя Эсти напевала «Бейт-Шеан, Бейт-Шеан». Это все, что она запомнила из какой-то сказки, рассказанной ей матерью под сенью деревьев.

Лес был тих. Листья молоды светлой зеленью, весело шелестящие и еще не знающие, сколько пыли и обжигающего солнца обрушится на них летом.

Дуди обнимал Эсти за талию, и она закрывала глаза, испытывая слабость в его руках. Не было никакой тропы, но деревья были редки, и растительность еще не загустела. Эсти помнила направление, шла уверенно.

«Где это? Что это вообще? – спрашивал Дуди.

Следовало набраться терпения. И вот, неожиданно, они вышли на светлую поляну, на которой высилось незавершенное каменное строение, сложенное из серых и белых камней, и на некоторых из них еще видны были следы тески.

Дуди был ошеломлен. Первое слово, которое он сумел выдавить, было: «Вы сошли с ума?» Но Эсти не обратила на это внимание, освободилась от его объятий, побежала вприпрыжку к дому и вошла в него через раскрытую дверь, притолока которой была из обрубка коричневого ствола, отесанного сверху топором.