В апреле он предложил мне ехать вместе с ним. Я серьезно обдумала этот вариант, но не смогла согласиться. Тут недалеко, в пригороде, живут мои родители. Тут все мои друзья и близкие. Не знаю, готова ли я к такой долгой разлуке с ними. Но самое главное - работа. Я всю жизнь, с самого детства, мечтала стать учителем. Вряд ли это правильно - отказываться от одной мечты ради другой. И я не собиралась жить на содержании у его родителей так долго, а незнание языка помешало бы найти хорошую работу. Дима понимал это и не спорил.

В мае мы впервые серьезно поссорились. Из-за разбитой Димой тарелки. Меня так сильно разозлила эта самая тарелка, что я припомнила ему и тот случай, когда он напился, и то, как он целовался с Элей на репетиции, и Катюшу, и Никитины таблетки, и то, что он никогда не ставит свою зубную щетку в специальный стаканчик, и то, что плохо готовится к предстоящим экзаменам, и зачем он вообще появился на свет. Он перестал отвечать уже на Никите, и просто ждал, когда я наконец-то скажу, что меня на самом деле так злит. Я не сказала. Просто расплакалась.

В июне суета, связанная с экзаменами, немного отвлекала от ненужных мыслей. На выпускном ко мне подошел Виктор и сказал: «Елена Александровна, слушай... Я тут все думаю... Дима и правда может получить образование в России. Это только вам двоим решать. И мы с его матерью не станем никого из вас осуждать, он это знает... Жизнь не ломают из-за надписи на дипломе. Понимаешь?». Я не понимала. В тот же день Дима сказал, что не уедет. Я ответила, что не согласна с таким решением, что все это - только глупые детские фантазии, что если наша любовь настоящая, то она выдержит испытание разлукой. Он согласился, но заявил, что если я не приеду хотя бы на пару дней осенью, то он приедет сам.

Он уезжал третьего июля. Когда объявили посадку, Дима прижал меня к себе. И вот как раз в этот момент я чуть не сорвалась. Но удержалась. Он прошептал мне что-то неразборчивое напоследок, немного резко развернулся и ушел. Я смотрела в пол, чтобы не видеть его спину.

И тоже развернулась, и тоже пошла. Оставив здание аэропорта позади, я направилась куда-то, ощущая свежесть раннего летнего утра. Потом зашагала быстрее. Потом побежала.

Может быть, мы увидимся осенью. Или через год, следующим летом ты приедешь сюда на каникулы. А может, никогда. Может, мы выдержим пять лет разлуки. Может, нет. Но я запомню тебя. Запомню, как ты улыбаешься, прижимая к правому клыку кончик языка. Запомню, какие серые, какие сумасшедше серые у тебя глаза. Запомню, как ты хмуришься, когда злишься и как быстро забываешь причины своей злости. Как ты подрался в школьной столовой, как поставила твою музыку на телефон, как нас заперли в классе, как танцевали, смеялись и ссорились из-за разбитой тарелки, как были вдвоем посреди толпы на замерзшем озере, как просыпались утром вместе и шли в школу каждый отдельно. Тебе сейчас так же тихо, как и мне? Лишь бы это лето перенести, а потом неизбежно станет легче. Смешно теперь от того, как долго я не могла произнести твое имя. Это самое смешное, что со мной случалось в жизни. А пока я просто буду бежать и бежать, пока не задохнусь. Пока не упаду. Пока боль в легких не перекроет эту тишину.

Лишь бы это лето перенести, а потом неизбежно станет легче. Лишь бы перенести.

* * *

Первое сообщение пришло только через две недели.

Он: Манал я эту Бельгию! Возвращаюсь. Дело не в тебе, не думай там о себе слишком много, дело в Бельгии! Погощу у матери месяц и...

...и что-то еще. Много. Но я потом только смогу прочитать. Тысячу раз.

Конец