– Как он себя вел, ничего необычного? – еще тише говорит Стерва.

– Раненый – лежал без сознания, потом… разговаривал мало, в стороне держался, очень слабый был, – паренек будто оправдывался, защищая друга.

– А когда напали, когда он дрался, как это происходило? – настаивает наемница.

– Ну… он с ножами хорошо может, и так, и метает метко, из самострела стрелял…

Ванко запнулся, вспомнив недавний ужас – склонившегося над трупом Рахана, черпающего ладонью кровь вперемешку с расщепленной костью и склизкими желтовато-серыми комками. Но то ведь способ маскировки, не более, так?

– Что? – оживилась Стерва.

Мальчик рассказал, она лишь уважительно кивнула:

– Толково. Ладно, что там, все равно мы с тобой в этом ничего не смыслим. Может, и правда – сказки, кто его разберет. В нормальной драке, без уловок, он, увечный, серьезной опасности представлять не должен, так что поживем – увидим.

Нельзя сказать, что вчерашние события не оставили след в душе мальчика. Гибель отца, братьев, друзей, уничтожение хутора – от этого щемило сердце и временами так накатывало, что хотелось кричать, но все слезы были выплаканы накануне, детям дано легче переносить горечь утрат. Вдобавок присутствие рядом Ключника однозначно действовало успокаивающе, за последнее время калека прочно вошел в жизнь и стал близким и родным человеком. Общение со Стервой тоже могло скрасить горесть, если бы не один момент. Вопрос давно вертелся на языке, страшно не хотелось его задавать, но Ванко решился:

– С… терва, – почему-то тяжело давалась такое обращение к девушке, – ты, это… ну… живая?

– В смысле?

– Не мертвая? Тогда, на ярмарке…

– А! – Наемница неожиданно звонко рассмеялась. – Повезло тебе с компанией – оборотень и нежить… Не бойся, никого там не убили, это было… представление. Для черни.

Мальчик облегченно перевел дыхание, после чего, как прежде, уставился на воду, ласкающую борта лодки.

Ключник спит. То есть не совсем спит – глубокого, расслабляющего сна, когда душа, если она есть, действительно отдыхает, уносясь в безоблачные дали, этого подарка, способного охладить воспаленный рассудок, он давно лишен. Его удел – балансирование на границе забвения и бодрствования, когда мозг будоражат полузабытые миражи-мысли, неотличимые от действительности, навеянные причудливыми капризами сознания. В данный момент, эхом недавнего разговора, он словно снова приходит в себя, распластанный на стылом панцире замерзшей реки. Приходит в чувство и видит в нескольких шагах безвольно изогнувшееся под неестественным углом косматое тело и пару живых, горящих в темноте, уставившихся ему в лицо разумных глаз. Взгляд, проникающий в душу. Порождающий внутри сознания не образы, не картинки – ощущения. Чувство сродства, некоей приобщенности, соучастия и единства. Неуловимая, как свет далекой звезды, печаль и плотно обволакивающее, зудящее сомнение. Рахан сжимает в непослушной руке нож – его рукоять ни за что, ни при каких условиях не способны выпустить привычные пальцы. Мужчина устал, предательски подкрадывается мысль: все, не двигайся, замерзание вкупе с потерей крови – легкий способ расстаться с жизнью. Но тотчас нетерпеливая злоба, не своя, чужая, накатывает волной, смывая постыдную слабость.

Ключник пробует пошевелиться. Руки-ноги слушаются, с неохотой, но непререкаемо исполняют волю владельца. Он пытается осмотреться – вокруг белая пустыня, тонущая в густой, непроглядной тьме. О нет! Никаких ориентиров – наверное, находясь без сознания, он еще двигался и удалился от берега. А волк? Он что, полз вслед? Впрочем, разве это не сон? Небо затянуто тучами, звезды не в силах подсказать дорогу. Вниз по течению реки, где-то совсем рядом, если верить потертой древней карте, поселок Ручей, к которому он стремился. Если вверх, там Каймоново, в дневном переходе для здорового, подготовленного человека. Вот только кто знает, в какой это стороне. Лежать нельзя, неподвижность – смерть. Рахан поднимается на четвереньки и направляется прочь от волка. Недовольное рычание. Чего тебе? Человек оборачивается и вновь упирается в холодный взгляд. Новые ощущения – раздражение, пренебрежительное превосходство над беспомощной тупостью. Тебе виднее, дитя природы. Ключник меняет направление – волк снова хрипит. Ключник тычется из стороны в сторону, пока вслед его движению не наступает тишина. Туда? Рахан еще раз оглядывается и чувствует удовлетворение и, в глубине, прежние тоску и сомнение. Видно, волку лучше известно, что нужно делать человеку, мужчина сплевывает и начинает обреченно бороздить снег в указанном направлении. Снег, лед, мороз, то тупая, то резкая боль, очередная вспышка – сознание вновь покидает его. Но покидает медленно, еще слышны отголоски недавнего присутствия в нем чуждого существа, и на какое-то мгновение Ключник вдруг становится лежащим на льду волком.

Зверь тяжело приподнялся на передние лапы, задняя часть осталась лежать, неподвижная, заваленная на бок. Волк бессильно свесил голову, его передернуло и вырвало кровавыми сгустками. Он еще ниже склонился, вонзил когти в лед и напрягся. Тело начала бить крупная дрожь, раздался хруст, спину выгнуло дугой, и хищник пошевелил задом. Поднялся, пошатываясь, подволакивая ноги, двинулся во мрак. Темнота. На этот раз окончательная.

Что это? Бред или воспоминания? Игра воображения, бессмысленное сновидение? Рахану очень не нравится то, что он видит, чем бы это ни оказалось.

Сны, ставшие привычными Ключнику, не несут успокоения, когда он пробуждается от дремы, выражение «свежий и отдохнувший» никогда не характеризует его состояние. Зато, что бы ни случилось, солдат приходит в себя молниеносно, словно и не грезил только что, а все время был в засаде, выжидая удобного момента. Полезная способность, однако Рахан отдал бы все, что имеет, за присущую всему живому, даже растениям, возможность забыться в глубоком сне.

И сейчас, лишь только на пути возникает малейший порог, опасная стремнина, кормчий открывает глаза, правит, меняет курс и снова проваливается в свое небодрствование.

Темнеет. Лодка скользит по воде, приставать к берегу на ночлег – непозволительная роскошь и неоправданный риск, поэтому пассажиры меняются ролями и теперь уже лишь один Ключник, болезненно изогнувшись, внимательно всматривается вперед. Стерва и Ванко, закутавшись в одеяла, вытянувшись в длину судна и прижавшись друг к другу, тихо посапывают. Черная, маслянисто поблескивающая вода, затянутое облаками небо, безмолвный черный лес на обступивших с боков сопках и белый плотный туман, наползающий на зеркало реки с берегов.

Безмолвие. Одинокая лодка, как ладья Харона, пересекающая лишенную брода реку Ненависть-Стикс, и Ключник – ее безобразный кормщик. Тот, кто побирается медной монетой-оболом покойников, который кладут в рот умершему по древнему обычаю и который не гнушается извлекать костлявыми пальцами из-под распухших языков бесстрастный демон. Тот, кто везет бессмертные души к Залу Последнего Суда. Нелепая, жуткая аллегория, но лишь Грядущему известно, насколько верным может оказаться сравнение…