– От твоего пристрастия к книгам можно свихнуться. Зачем ты везешь все эти книги в Нью-Йорк?

– Я не могу обходиться без некоторых книг. Я куплю другие книги. На английском языке.

Вскоре мы приблизились к стойке. Во избежание нервного перенапряжения служащий почти не смотрел на пассажиров. Он брал только билеты, проверял паспорта, чтобы убедиться в наличии американской визы. Смотрел на весы, фиксируя вес багажа. Перед нами было еще шесть человек. Мне хотелось разрядить атмосферу.

– А куда едет твоя мать? Марк пожал плечами.

– Тебе хочется поиздеваться над нами. К чему тебе это говорить…

Я вздрагивала от предстоящего удовольствия.

– Она, должно быть, выбрала шикарное место, если тебе неловко сказать об этом. Скажи мне, куда едет твоя мать…

– Тебе хочется это знать? На самом деле?

– Если хочешь, чтобы мы расстались по-хорошему.

Нам было необходимо переключиться на кого-нибудь. Он вздохнул.

– Мама едет в Венецию.

Его мать – в Венецию! Это сообщение меня повергло в блаженное состояние. Сверхженщина со своим вздыхателем в гондоле. Мне захотелось сесть на чемодан, разуться, вытянуть ноги, закурить и предаться неудержимому веселью.

– В Венецию?

Я умирала от любопытства. Но цедила слова сквозь зубы, продолжая говорить гадости спокойным голосом. Мне всегда удавалось влиять на Марка интонацией. Он реагировал скорее на звуки, чем на слова. Я могла рычать: «Ты славный», – и он обижался. Или же прошептать: «Ты мерзавец», – и он воодушевлялся. Марку недоставало опыта в общении с женщинами до нашей женитьбы. Я вступила в брак, как военный, который уходит в отставку молодым, в тот момент, когда он испытывает желание все познать.

– Сколько лет типу, с которым твоя мать отправляется в путешествие?

– Не тип, а архитектор сорока трех лет. Я смаковала новость.

– Она делает успехи. Он моложе ее лишь на 15 лет.

– Ну и что? Моя мать потрясающая. Ей не дашь больше сорока пяти. Но ты, ты всегда завидовала маме. Она может расхаживать в бикини без комплекса. Она…

– Она бездельница. Она занимается только собой. Ей не приходится просиживать на работе по восемь часов в день. И она не ведет отвратительный неподвижный образ жизни, как я. Она катается на велосипеде, она плавает, она бегает…

– И правильно делает, – произнес Марк неосторожно.

Изо всех сил я вцепилась ногтями в руку Марка.

– Ты мне делаешь больно. Ты в своем уме?

Он принялся сосать тыльную сторону ладони. Наконец мы оказались перед служащим авиакомпании, который поднял голову и посмотрел вопросительно.

– Я вас слушаю.

– Нет, нет. Вот мой билет…

Марк смотрел на тыльную сторону ладони в замешательстве.

– Сделать со мной такое, ведь я не выношу кошек. Если бы я только мог тебя вздуть. Мне бы стало легче.

– Побить меня?

Служащий проявлял нескрываемое любопытство.

– Чемодан на весы, пожалуйста. И ваши паспорта.

Я ему протянула свой.

– Я еду одна.

Он машинально пролистал паспорт в поисках американской визы, затем выдал мне посадочный талон. Марк зализывал царапину.

– У вас десять килограммов лишних.

– Книги! Если бы вы могли закрыть глаза на это. Я преподаватель. Еду по делам.

Я вытирала нос тыльной стороной ладони. Я чувствовала себя одновременно ничтожной и беспомощной.

– Не плачьте, дамочка, – сказал он. «Дамочка». Он меня прикончил. Я его презирала.

Марк и я, мы были клошарами прогресса, он же судьей со своими весами. Он считал, что Марк выпроваживал меня как можно дальше.

– Излишки веса, – сказал он. – Пусть это будет моим подарком вам. У вас и без того достаточно неприятностей… Если я вас заставлю оплатить их, то понадобится «скорая помощь»…

Я его поблагодарила. Мы были трогательны и смешны. Я шла быстро, Марк следовал за мной. Мы пробирались через плотную толпу. Я должна была подняться к выходу № 2.

– Я поеду с тобой до паспортного контроля.

– Я предпочитаю подняться одна.

Мне было стыдно страдать перед Марком. Я была всего лишь женщиной, затерявшейся в этой наседающей со всех сторон толпе, в которой каждый человек был связан со своей жалкой действительностью той ношей, которую он нес. Я сражалась с нахлынувшими на меня впечатлениями. Я пыталась не поддаваться своей пагубной чувствительности, чтобы не реагировать на чужую скрытую боль. Мне не было дела до их переживаний. Мне не хотелось брать на себя проблемы этих людей, которые с отекшими лицами толкали свои тележки. Ни у ребенка, уснувшего на плече отца, ни у толстой женщины с бородатой собакой, запертой в маленькой портативной клетке, не было права заставить меня расчувствоваться. Меня чуть было не смяла организованная миграция. Шла группа японцев. Они тащили чемоданы на колесиках. Я ждала, пока прекратится этот грохот. Настоящие механические псы.

– Ужасная толпа, – сказал Марк.

У него было отекшее лицо, мешки под глазами от переживания, как мне бы хотелось, но в основном из-за лишнего бокала вина. Я разрушила саму основу нашего брака. Мне хотелось равенства, я не дала ему шанса превзойти меня тем или другим образом. Я спилила сук восхищения, необходимый для продолжительной любви. Я устраивала антипраздники, чтобы отпраздновать антиуспехи. Моя ирония оказалась разрушительным циклоном. Я превратилась в крушительницу грез, а моя язвительная логика принижала достоинства Марка. Я вела себя отвратительно. На нет сводила его планы, считая их несерьезными и несостоятельными, как карточный замок. Вмешивалась в его дела. Мое несуразное детство, жестокое поведение моего отца помешали мне принять без оговорок простое счастье. Чтобы избежать участи мамы, я стала задиристой.

Здесь, в Руасси, пребывая в тревожно-беспокойном состоянии из-за отъезда, я признавала, что на месте Марка мне бы тоже хотелось больше чуткости. Тем не менее мне казалось, что я прилагала усилия. Мне доводилось играть перед ним чувствительную дамочку, саму кротость, дотрагиваясь рукой до его лба и с тревогой осведомляясь о его самочувствии. Я обнаружила, до чего же малым довольствуется мужчина. Достаточно было наигранной страсти, одной порции нежности, нескольких мгновений благотворного молчания, чтобы он заявил растроганный: «Мне очень хорошо с тобой…»

Мы оказались у эскалатора. Я должна была покинуть его.

– Я ухожу, Марк… До свидания. Он кивнул головой.

– Выбрать 1 июля, начало каникул, для отъезда… Самолет будет переполнен. Ты устанешь.

– Не беспокойся…