— И тогда… Перестанут падать?

— Еще больше. В нутрях жжет — он слепнет от боли. И нам лучше — меньше трупов снимать и наглядна действенность мероприятия. За неделю всех уберем. Степан Иваныч, а чо ты от меня морду воротишь? Я ж от вас морду не ворочу!

— Едут за нами, — оповестил Костик. — Обгонять не хотит. И не отпускает.

Ехал «Москвич», двухместный с кузовом, прозванный в русском народе за вид «каблучок» или «пирожок» по использованию при школьных буфетах.

— Двое сидят.

Ларионов поискал под сиденьем и вытащил зеленую каску.

— Константин, где ж автомат?

— Нету? Пацан заиграл! Или жена взяла. Сегодня деньги получает. В обед я им сделаю… козью морду.

Степан Иванович насунул каску по очки и зло моргал вперед; надо ж, как сразу осень — дорогу заляпали листья, попрозрачнели посадки, и листья сыпались еще, скользя и обрываясь у самой земли в неловкий кувырок. Я спросил:

— Костик. Ты ж знаешь, где живет красавица ваша?

— Ну. Дом знаю. Витьку туда подвозил.

— Давай проедем мимо.

— Тогда на проспект Ленина. — Свернул, «пирожок» следом. — Вон ее дом!

Вот он, в четыре кирпичных этажа, трогающий весь — не знаешь именно ее окон — я лбом боднул стекло!

— Да ты что?

Костик рулил туда! сюда!

— Какого хрена ты там объезжаешь?! Останови!

— Нет нужды, — выдавил Ларионов.

— Я кому, тварь, сказал?!

Толком еще не развиднелось. Утро смотрело хмуро, словно уже держало за щекой вечернюю долгую темь, как горькое лекарство. A-а, вот что объезжали: сначала показалось — размятая по асфальту свекла. Уже сблизи я рассмотрел в кровавой мокроте черный хвост — крыса. Посреди проспекта. Так.

Так. Самец. Я положил рядом ладонь — сантиметров восемнадцать. И хвост столько ж. Ухо разодрано, давно. Дрался. На правой передней что-то нет двух фаланг. Мордой на север. Могло развернуть при ударе. Или задавили, когда заметался. Или дохлого пацаны на дорогу кинули.

«Пирожок» также причалил.

Тут же я увидел вторую крысу, почти рядом, совсем во влажную смятку с шерстяными ошметками. Направление — только по хвосту. На север. Черт. Еще? Еще две. Первая. Так же в клочки. Вторая. Второй перемяли задние лапы, и она доползла и подохла, уже уткнувшись исковерканной оскалом мордой в обочину. Северную обочину. На первом листопаде. Падаль свежая, одновременно. Сегодня ночью. Я подманил ошалевшего от дорожных украшений архитектора.

— Вон там, вы говорили, у вас крыс нет?

— Да. Северная сторона. Что вы хотите этим сказать?

— Что у вас тут ночью много ездят?

— Свеклу возят на сахзавод. Нельзя сказать, что значительное количество машин. Что?

На севере пробуждались ранние окна, заливались желтым светом, оживляя заморские цветы и кусты на занавесках, жильцы. Трупы сохранили признаки упорядоченного движения — шли туда. Падаль на коротком участке — шла стая. Четыре раздавленных, редкое движение. Звериная осторожность. Впервые решились переплыть проспект. Могло толкнуть только наводнение. Ужас.

В результате умножения срока беременности на число выживших в помете: через три месяца стороны города сравняются по крысам. Ничего. Все живут. Самое плохое сегодня-завтра, пока еще не нарыли, где жить. Стая, чумная от бездомности и окрылившего страха, погуляет в подъездах, задирая собак, повисит на брюках и детских ладонях. Через полчаса народ двинет на работы-школы-ясли и пенсионерскими стопами — в лавки.

— Дрюг, дрюг. Пожаласта. Пад сюда. — От «пирожка» махал кавказец, второй отпер кузов.

Ларионов показал в себя — «я»?

— Нет. Не ходите! — схватился за меня.

— Когда-то все равно придется.

Обеими руками встретив мою ладонь, кавказец доверительно:

— Наши старики, их зачем обижать?

В кузове ждала миска крупного винограда, похожего на мозги, кулечки грецких орехов, хурмы, чернослива и небольшая баночка кураги — я отщипнул виноградину, косточку плюнул. Хмуро взирали две бороды.

— Как харашо, мы видим в такой утро такой болшой чаловек.

Потеснились, я подсел. Нестарые мужики. Воняет табак.

— Пуст встреча харашо. Ты нашла серебро наших хароших людей. Какой у тебя трудности? Ты так одет…

— Сойдет.

— Маладесь! Золот везде блестит! Есть одна — не можем найти. Знаешь что. Очень дорого. Найди, дрюг. Пусть тва диня. Нада. Благадаранст получишь. Иди! Мала-десь!

Провожатый опять пожал руку.

— Не скажешь где. Сам взял. Умрешь. — Ушел запирать кузов, я раздумчиво кивнул водителю:

— Припухаем?

Он отрицательно повел небритостью.

— Не из кафе. Не с ними?

Он заново отрицал.

— Жаль. Было б удобней, если б вы объединились. Объясни вашим: я санитарный врач. Я крыс морю. Серебро их — повезло, знал из опыта, крысы любят мелочи: карандаши там, деньги. А под ларьком была нора, понял?! — талдычил в заросшую его переносицу. — Искать ничего не буду. Будете борзеть — сдам на хрен в милицию.

Провожатый всучил мне мешок базарных даров.

— Тва диня.

— Я все сказал вашему водителю.

— Он русск не понимает.

Они уехали.

Мы сняли с потолка очередную падалятину. Назавтра готовили антикоагулянты из своих чемоданных припасов, но без настроения — мимо гостиницы прогнали две кучи солдат, подвывая пронеслись милицейские «козлы», пропал вытребованный в штаб Ларионов. Старый позвал:

— Погляди.

Через площадь за гаишным мотоциклом следовали поливальные машины — на подножках висели солдаты, замыкала крестоносная «Скорая помощь»; руки зачесались — что ж нас не зовут?! Что там лязгает? С грузовика на траву выбрасывали железные щиты, солдаты складывали их стопами и скрепляли проволокой. Укрытая в пуховый платок бабища мыла крыльцо, отжала тряпку.

— Товарищ лейтенант, вернитесь в помещение!

Я взглянул на ее сапоги и пинком поддал поломойное ведро.

— Почему крысы побежали, Старый? Точно из дома, где лазили их вшивые «короли»…

— Надо глядеть место.

— Скоты, нарыпаются, все затопчут и к нам прибегут. Дернут с обеда.

Обедать нас не отпустили, привезли в гостиницу в бачках щи, плов с зелеными помидорами, видом и вкусом напоминающими лосиный помет, но зато две банки черешневого компота.

Старый прикорнул на креслах дремать, я сплевывал косточки в его сапоги. Витя что-то плел, я глотал и сплевывал.

— Говорят, вы там чего-то откопали?